Mongoose

«Неисследимы пути души твоея, непостижимы тайны сердца твоего, преподобне отче Нектарие, но яко лучи пресветлые словеса твоя благовествуют нам Царствие Божие, еже внутрь себе сокрыл еси. Темже Христа Бога моли спасти и просветити души наша». Этот тропарь преподобному Нектарию Оптинскому был найден среди других набросков в духовном дневнике оптинского новомученика иеромонаха Василия. Его акафист старцам оптинским остался незавершенным, но мы верим, что там, где уже нет смерти, оба они, и монах-мученик, и старец, сохранивший веру среди гонений, славят Господа и молятся о нас, о России, о Церкви земной.

 «Неисследимы пути души твоея»  

Он почти никогда не выходил за ворота Иоанно-Предтеченского скита, и его появление в самом монастыре могло быть вызвано лишь необходимостью оказать послушание настойчиво приглашавшему его для беседы настоятелю монастырей Калужской епархии. Однако подолгу живший в Оптиной писатель Сергей Нилус вспоминал и о неожиданных «вмешательствах» отца Нектария в их «дачную» жизнь, когда, вернувшись вместе с женой к себе, после случившегося им во время паломничества искушения, они вдруг обнаруживали завершенные рукой старца оставленные на время без присмотра свежие картины. То солнечный пейзаж «окунется» в дождь и небо на нем прорежут молнии, то во всю ширь небесную появится сделанная угольком по-французски печальная надпись « le nuage » (туча).

– Ах, батюшка, ну и проказник!

А «проказник» порой и сам дожидался их на террасе, посматривая, что выйдет из его затеи. Смахнет рукавом подрясника угольную пыль, и, глядишь, ничего не осталось от душевной смуты.

…Игрушки, забавные сказочки – о том, например, как кот спас Ноев ковчег от зловредной мыши, задумавшей по внушению лукавого прогрызть пол, и заслужил тем всему кошачьему роду особое почтение и «право на блаженство», – шутки, присказки. Казалось, в этом - он весь. И немногим удавалось рассмотреть, почувствовать сразу, что, чудачествуя, о. Нектарий скрывает данное ему Богом второе зрение – дар прозорливости, предвидения.

Случалось, ошибались на его счет и опытные священники. Однажды владыка Феофан Калужский, посетивший Оптину, с изумлением наблюдая за тем, как старец одну за другой стал своих куколок «сажать в тюрьму», «побивать» и выговаривать им что-то невнятное, отнес все это к возрастной немощи. Смысл же всех этих таинственных манипуляций прояснился для него намного позднее, когда большевики заключили его в тюрьму, подвергли унижениям, а после   – ссылке, где владыка очень страдал от хозяина – владельца дома. Слова, сказанные старцем и показавшиеся тогда невразумительными, относились к тому, что ожидало епископа в будущем.

Сам же отец Нектарий отзывался о себе так , чтобы у посетителей и мысли не возникло об его духовной одаренности : «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев. А мы малы – у нас кот». Или: «Как могу я быть наследником прежних старцев? Я слаб и немощен. У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик».

Такими и подобными этим словами он не только ограждал людей от чувств неполезных, но и себя – от всего ложного и выспренного. За странноватой формой была постоянная духовная собранность, трезвость – «оружие», необходимое монаху в «невидимой брани». Внутренняя же его жизнь оставалась тайной, известной одному лишь Богу.

 «Благовествуя Царствие»

Иоанно-Предтеченский скит Оптиной пустыни

Мудрость о. Нектария проистекала из опыта его жизни. Оставшись семи лет от роду без отца и долгие годы проживший в услужении у чужих людей, он еще прежде поступления в монастырь навык и трудолюбию, и терпению. Через внешне случайные обстоятельства – старший приказчик хозяина задумал женить его на своей дочери и надо было получить благословение на этот важный шаг – еще в юности попал он в Оптину. Однако поездка эта изменила всю его жизнь: после беседы со старцем Амвросием он был принят скитоначальником, о. Иларионом, в братию и уже не возвращался в мир.

«Круглый сирота, совершенно нищий», – как вспоминал сам он много лет спустя,   – отец Нектарий чувствовал себя в монастыре, где было множество образованных братиев, «последним из учеников». И только с годами оценил это неожиданное «преимущество». Как важно для монаха сохранить это самое чувство – ученичества и недостоинства, ведь оно одно способно защитить душу от духовной гордости – «самоцена». Но именно его выделил из числа других послушников опытный взгляд отца Амвросия. «Подождите, Николка проспится, всем пригодится», – по привычке рифмой отвечал он жаловавшимся на о. Нектария старшим братиям.

Лишь спустя одиннадцать лет после поступления в монастырь Господь удостоил его монашеской мантии. Пройдет еще время, и уже к нему начнут направлять старцы за духовным советом и наставлениями.

Краткие слова о. Нектария, дошедшие до нас, благодаря письмам и воспоминаниям о нем, поражают ясностью. В них – мудрость духовная, ум высшего свойства. Вот только некоторые из них: «Человеку дана жизнь для того, чтобы она ему служила, а не он ей, т.е. человек не должен делаться рабом своих обстоятельств, не должен приносить свое внутреннее в жертву внешнему. Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение; он не сознает, зачем живет».   Словно «выжимка», сердцевина из духовных сочинений свт. Феофана Затворника! Такое вот простое напоминание о том, что Господь призывает человека к жизни разумно-свободной и бессмертной, такой, где Дух проницает и наполняет смыслом   все - и душевное, и относящееся к заботам плоти.

Или еще: «Молитвой, словом Божиим всякая скверна очищается. Душа не может примириться с жизнью и утешается лишь молитвой, без молитвы душа мертва перед благодатию». О высшей потребности души, о голоде духовном, который может удовлетворить только пища того же свойства – духовная.

Дар рассуждения соединялся у о. Нектария с дарованиями и более поразительными: молитвой необыкновенной силы и прозорливостью. Одним он предсказывал монашеское призвание, других же, напротив, удерживал от поспешных шагов, благословляя на создание семьи, что и исполнялось вскоре. Свидетельств такого рода сохранилось достаточно.

И при этом одним из самых ярких, индивидуальных его качеств оставался интерес к внешнему течению жизни. Не покидая скита, он с удовольствием читал научные журналы, изучал отдельные дисциплины, даже брал уроки французского языка и живописи, нередко говоря о себе: «Я к научности приникаю». Потому-то и молодежь, обращающуюся к нему, он никогда не удерживал от возможности получения высшего образования, напоминая только о том, что необходимо правильно соотносить ценности веры и знания: «Юноши, если вы будете жить и учиться так, чтобы ваша научность не портила нравственности, а нравственность научности, то получится полный успех в вашей жизни».

В самом деле, какова будет научность, велика ли ей цена, если дух поврежден и сердце нечисто? Уважительное, и вместе с тем далекое от культовости, поощрения пристрастий отношение к науке привлекало к отцу Нектарию духовных воспитанников из числа интеллигенции и ученых. Часто люди просто не могли поверить в то, что у старца нет не только университетского, нет никакого образования. На недоумения он отвечал обычно: «Вся наша образованность от Писания».

И так – всю жизнь: между преумножением знаний, опытности духовной и сохранением простоты с оттенком юродства, которая удерживала его от того, чтобы хотя бы на минуту войти в роль «старшего брата», не имеющего нужды ни в смирении перед Отцом, ни в покаянии. Когда в 1903 г . братия единогласно избрали о. Нектария духовником обители и старцем, батюшка и на этот раз явился в собрание, в чем был застигнут – в разной обуви, и долго отказывался принять на себя возложенную на него обязанность «по скудоумию», смирившись с ней лишь за послушание архимандриту.

Тяжелый крест

Дар пророчества   считается не только одним из самых высоких (недаром, о нем говорит и апостол, как о том, к чему должно стремиться больше всего), но и одним из самых нелегких. Задолго до событий 1917 г . в монастыре стали замечать, что юродство батюшки все чаще принимало характер «подсказок», смысл которых, однако, не так-то просто было разгадать. Он то вдруг начинал ходить в халатике, из-под которого «светились» оголенные голени, то устраивал вдруг у себя целый склад из стеклышек, камешков и разных бросовых вещей со словами: «Это у меня музей».

Все это вспомнилось уже в 20-е – 30-е годы, когда граждане стали ходить и в присутственные места, на службу, по новой моде без чулок и без нижнего белья, а в Оптиной, в самом деле, был организован музей, с помощью которого еще удавалось какое-то время спасать обитель от разгрома. Каково же было старцу при этом знании, когда каждый день был для него приближением к той черте, за которой не будет их великой России?

Очень редко батюшка говорил открыто. Так, он произнес однажды: «…1918 год будет еще тяжелее. Царь будет убит вместе с семьей. Замучен».  

Многих монахов тогда ожидали этапы, лагеря, а некоторых   – тюремные истязания и смерть за Христа. В 1923 году арестовали и отца Нектария. Но Господь уберег его для поддержки и утешения людей в годы гонений на Православие. По выходе из тюрьмы старец поселился у одного из жителей села Холмищи Брянской области. Люди съезжались к нему отовсюду. И в те годы, когда, казалось, все было потеряно безвозвратно, ободряюще, уверенно звучали его слова: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов». До конца 20-х держал он молитву за Россию, за тех, кто жил в миру, в постоянной опасности, и за тех, кто томился в заключении, за живых и усопших, за убиенных и пропавших без вести. Скончался он в 1928-м, на чужбине, далеко от своей родной обители, «вне града».

А десятилетия спустя мощи его были перенесены «домой», в Оптину, еще прежде, чем были восстановлены храмы, и внешний вид монастыря утратил признаки разорения. Как будто антиминс на престоле, они были положены у основания поднимавшейся из руин обители. И уже новое поколение монахов, глядя на конец последних оптинских подвижников, черпало силы для того, чтобы понести и трудности первых лет, и испытание, выпавшее на долю монастыря в 1993 году.

Но в ту Пасху, через пролившуюся кровь мучеников, новая Оптина вступила в наследство с прежней, претерпевшей поругание, видевшей изгнание и смерть ее воспитанников. Три монаха, наших современника, стали участниками духовной вечери Господней, где святость говорит уже не прикровенно и где земные ризы уничижения сменяют одежды, сотканные из света.