Mongoose

Протоиерей Николай Агафонов – известный духовный писатель. За его плечами – 30-летний опыт священнического служения, опыт преподавательской и миссионерской работы. О выборе жизненного пути, трудностях, которые встречаются в самом его начале, о семинарском житье-бытье отец Николай беседовал со студентами Сретенской духовной семинарии.

– Нет, для отдельного цикла у меня рассказов о семинарской жизни пока недостаточно. Семинарской теме посвящены рассказы «Выбор невесты», «Как я поступал в духовную семинарию», «Я отпускаю его с миром», кое-что есть в «Друзьях», немного в рассказе «Соборный чтец»: я имею в виду эпизод, где семинаристы сидят в соборной ризнице накануне Великого праздника. Еще в рассказе «Штрих к портрету архиепископа Пимена» – о том времени, когда я был ректором Саратовской семинарии. Вот и все.

– В рассказе «Как я поступал в духовную семинарию» вы говорите о том горении, которое у вас было при поступлении в семинарию. Но иногда ко 2-3-му курсам у студентов наступает некоторое охлаждение к учебе. Были ли в вашей семинарской жизни какие-то периоды охлаждения в учебе и в духовной жизни? И с чем, с вашей точки зрения, это связано?

– Видите ли, я поступил сразу на 2-й курс семинарии, минуя 1-й, а когда окончил 2-й курс, женился, и меня рукоположили в сан диакона, после чего я перешел на заочное отделение. Позднее я очень жалел, что перешел на заочное. Я тосковал по семинарии, мне было радостно видеть размеренный, нацеленный на учебу быт семинаристов – я часто приезжал в семинарию, навещал ребят, а про себя думал: «И почему я не продолжил учиться на очном?». Все-таки заочное совсем не то обучение: две сессии в году – вот и все знания. Я завидовал тем ребятам, которые учились в семинарии. Но вскоре моя мечта исполнилась: я во второй раз сел на студенческую скамью – это было, когда я поступил на очное отделение в Санкт-Петербургскую духовную академию. Впоследствии я написал об этом в рассказе «Я отпускаю его с миром».

В академию я пришел уже довольно-таки взрослым человеком: мне было 33 года, у меня было уже четверо детей. Правда, в академии все примерно такого же возраста или немного моложе. Конечно, в этих летах учиться непросто, но я помнил, что учусь по благословению митрополита Алексия, будущего Святейшего патриарха Алексия II. В свободное от учебы время я восстанавливал храм. Был студентом и одновременно исполняющим обязанности настоятеля. Помню, когда я пришел на курс в сентябре, студентов очень удивило, что с ними будет учиться протоиерей. У меня тогда спросил Сергей Попов, ныне архиепископ Белгородский Иоанн: «Протоиерей, а ты-то чего пришел учиться?». Я говорю: «Ректором хочу стать». Со временем меня и назначили ректором, еще до окончания академии. Но жил я со студентами и на лекции ходил. Вот так и прошли мои студенческие годы.

А то охлаждение, о котором вы спрашиваете, связано, в первую очередь, с привыканием. Оно может возникнуть ко всему, не только к учебе. Все зависит от того, как человек относится к делу, которым занимается. Если дело любишь, то будет и горение. Вот человек пришел в монастырь, дал обет. Разве вдруг у него наступило охлаждение? Но монашество – это призвание, в монашество нельзя идти оттого, что ты разочаровался в жизни. Монашество – это то, что ты любишь, то, что тебе нравится, то, чем ты живешь со своей братией: ходишь на службу, выполняешь послушания; именно этот образ жизни тебе нравится, тебе он никогда не надоест. Также и семинария: ты идешь в нее, чтобы получить знания, чтобы послужить Церкви священником, поэтому это призвание. Если это по призванию происходит, то ты все время себя концентрируешь на том, что за годы учебы ты должен как можно больше постичь того, что пригодится тебе потом на практике. Как правило, у священника уже нет тех возможностей, какие есть в семинарии: уже не можешь много времени уделять постижению нового, ходить в библиотеки. Священникам даже, бывает, книгу некогда почитать. Священник настолько занят, что за все, что он получил в семинарии, он потом благодарит своих преподавателей; ему все это помогает в его жизни и служении. Изученные в семинарии церковный устав, литургика, богословие помогают отвечать на богословские вопросы, которые так часто ставят перед священником прихожане. Поэтому если студент воспринимает учебу как то, что будет нужно ему всю жизнь, то он сможет миновать период охлаждения. Если охлаждение от неусидчивости, значит, человек пришел в семинарию необдуманно. Давайте будем говорить не об охлаждении – охлаждения не должно быть, – а о некоем привыкании. Оно может и человека благочестивого охватить. Ему кажется, что все уже привычно, он уже ни перед чем не робеет, как бы ушло то благоговейное чувство, что было прежде. В таком случае очень полезно, когда семинария находится на территории монастыря: здесь есть монастырский служебный круг, в котором участвуют семинаристы. И это им помогает не расслабляться. Они рано встают, ходят на братские молебны. Это очень большая духовная помощь.

Раньше семинаристов называли воспитанниками. Я против того, чтобы семинаристов называли студентами: ну какой это студент – он ходит в школу; в академии – там студент. Конечно, сейчас мы идем к тому, чтобы семинария давала высшее образование, поэтому семинаристов и называют студентами. Но в стенах духовной школы человек должен, прежде всего, воспитываться. Если у семинариста наступает привыкание, он почувствовал это в себе, то он должен пойти к духовнику и в этом покаяться; от этого привыкания он избавится именно через покаяние. Бывает охлаждение ведь и к молитве. Почему, спросите вы? Потому что нет молитвы сердечной, потому что появилась рассеянность мыслей. Напомню вам такой случай. Однажды, кажется, к митрополиту Антонию пришла некая женщина и пожаловалась: «Владыка, я не могу молиться; стою, а сосредоточенности нет, и я чувствую, что нет молитвы». Он и говорит: «А вы не молитесь, вы зажгите лампадку, сядьте поудобнее и смотрите на иконы. Минут пятнадцать так сидите». Через некоторое время женщина прибегает радостная: «Владыка, ко мне вернулась молитва». Он увидел, что у нее рассеянность мысли и, чтобы ей сосредоточиться, посоветовал ничего не делать, но именно через это молчание, через это созерцание икон, горящих лампадок к женщине и вернулось молитвенное настроение.

Семинаристу, если у него происходит привыкание, надо подумать, отчего это происходит, отчего у него рассеянность мыслей. Может быть, как-то его соблазняет мир; может, он часто уходит в город, тянется к светской жизни. На это надо обратить внимание с точки зрения покаяния. Значит, что-то в жизни происходит не так, потому что, в принципе, семинарист должен понимать и все время помнить, что жизнь в семинарии – это драгоценнейшее время. У вас эти четыре-пять лет в семинарии, да еще расположенной в центре Москвы, в таком старинном монастыре, останутся в памяти как самые лучшие годы в жизни. Здесь созданы все условия, и это тоже нужно уметь ценить, ведь не надо заботиться ни о пище, ни о крове, ни об одежде, а нужно только учиться.

Семинарист должен знать три самых главных места: храм, аудитория и библиотека. А развеять скуку можно чтением духовных книг. Конечно, во время учебного года семинарист то к сочинению готовится, то к занятиям, у него мало времени для чтения книг не «по программе», но он должен делать это в летние каникулы, обязательно прочитывать несколько хороших художественных или богословских книг: семинарист должен развиваться.

– Вы рассказали о своем пути в семинарию. А какие еще жизненные дороги приводили в духовное учебное заведение?

– Эти дороги могут быть самые разные. Помню, при мне поступал юноша из номенклатурной советской семьи: его мать работала в горисполкоме, то есть в администрации города, отец – подполковник. Так родители буквально на коленях умоляли сына, чтобы он не поступал в семинарию. Но юноша все-таки исполнил заповедь: «Кто полюбит отца и мать более, не достоин Меня». Он сказал: «Мама, папа, я вас очень люблю, но я все равно пойду в семинарию, потому что это мой путь!». Его родителя тогда написали отказ от сына, чтобы его шаг не повлиял на их карьеру. Вот такие бывали в советское время истории. А одного семинариста из диссидентских кругов, который все экзамены хорошо сдавал, не принимали. Он при мне поступал уже в пятый или в шестой раз и очень обижался, что его не принимают. А его отсеивали по анкетным данным. Много было разных судеб. Дети священников бывали уже какие-то охлажденные. Помню, у нас на занятиях сын протоиерея музыку слушал: у него был небольшой приемник с наушниками. Меня это поражало: мне, пареньку из рабочей среды, настолько было все интересно, а ему – безразлично. Вероятно, он поступил в семинарию по настоянию отца, не мог ослушаться. Я заметил, что в советское время семинаристы из семей священников иногда ко всему относились немножко с прохладцей.

– А как священнику оградить своего ребенка от такого состояния души? В чем тут его ошибка как воспитателя?

– Тут не его ошибка как воспитателя, а нечто иное: надо было священнику правильно жену выбирать. Это очень важно, какая матушка, потому что священник не может детям уделять много внимания, хотя есть священники, которые посвящают детям большую долю своего времени.

А ребенка с самых первых дней жизни воспитывает пример родителей. Молится отец-священник, значит, и ребенок будет молиться. Если он не видит, как папа читает правило, едва ли можно с него что-либо требовать. Если в детей еще с младенческого возраста – и это касается не только семей священников, но любой семьи – заложены семена истинной религиозности, то они рано или поздно взойдут, даже если потом, в юности, этот человек не будет проявлять особого религиозного рвения. Бывает, в переходный подростковый период у детей возникает некий протест: они не хотят ходить в церковь, причащаться; но если благочестивое зерно посеяно было в них в младенчестве, то оно потом взойдет. Пройдет период этакого борения, и они все равно будут в Бога верить и в церковь ходить.

Вот почему очень важно в младенческие годы чаще причащать ребенка, вместе с ним становиться на молитву, в храм его приводить: он запомнит это благоговейное состояние души. Конечно, когда ребенок еще очень маленький, ради него необходимо сокращать молитву: читать две-три молитвы, поклон и все. Что касается посещения храма, то обязательно надо ребенка брать на службу. Не надо «жалеть» и оставаться дома; можно ведь в храм захватить маленький стульчик или табуретку, пускай посидит, когда ему нужно будет. Главный принцип: где родители, там должен быть и ребенок. Во-вторых, ребенок усваивает всякие домашние обычаи: празднование религиозных праздников, дня ангела, Рождества, Пасхи. Традиции воспитывают православную религиозность, поэтому очень важно показывать, что жизнь вся пронизана христианской идеей. Дети запоминают на всю жизнь, как они пели колядки, когда ходили вокруг елки, как они день ангела справляли, что разыгрывали перед родителями. Мы, например, показывали детям, что день ангела более важен в сравнении с днем рождения. Конечно, в день рождения тоже поздравляли, но в день рождения был один общий подарок для ребенка, а в день ангела каждый член семьи поздравлял и дарил – и братики, и сестренки, и папа, и мама, так что ребенок получал в день ангела по пять-шесть и больше подарков. И ребенок так запоминал: день ангела выше в духовном значении. Причем в большой семье легче воспитывать детей: они друг от друга учатся.

Священник должен часто служить дома молебны по разным событиям, чтобы детей приучать к молитве и благодарности Богу. Вот все садятся за стол в праздник, хотя бы в чей-то день рождения – прекрасный повод отслужить краткий, минут 10–15, благодарственный молебен, а в день ангела молебен с запевами тому святому, в честь которого ребенок крещен, и поздравление с многолетием дому можно присовокупить. Я помню, мой тесть, протоиерей Иоанн Державин, всегда кадил дома, окроплял водой – это тоже для детей впечатлительно. Благодаря подобным семейным обычаям дети видят, что семья – это домашняя Церковь. Воспитывать вообще можно только примером.

Моя супруга всегда читала нашим детям на ночь жития святых. Когда они, помолившись, лежали в кроватках, она садилась рядом и прочитывала какое-нибудь житие.

Так что, как видите, советы воспитания очень простые: самим в храм ходить, детей своих водить и вместе с ними молиться. Ребенок на всю жизнь запомнит, как он вместе с папой молился, вместе в храм ходил, то и то делал.

– Каким образом вы отбираете сюжеты для своих рассказов?

– Я не отбираю из какого-то множества сюжетов один или другой для рассказа, просто ко мне приходит какая-то мысль, и я ее развиваю. Литературное творчество – это своего рода лаборатория, в которой я смотрю, как действовать будет герой в той или иной обстановке. Вот рассказ «Победа над смертью». С чего он возник? Я вспомнил, как ко мне подошла однажды женщина и посетовала: «Батюшка, вот собираюсь я в храм, а меня муж – он военный – так ругает, так ругает. И каждый раз как я в храм, так у нас – скандал. А вообще-то живем хорошо, он меня любит». Я вспомнил об этом и думаю, как же так: в семье два любящих человека, а ссорятся из-за церкви? А как им примириться? Задумался я над этим и написал рассказ «Победа над смертью». Вот так иногда всплывают воспоминания, появляется некая потребность о чем-то рассказать, и рождается сюжет. Захотелось о юродивых рассказать – появился сюжет «Юродивый Гришка». Иногда беру из жизни какие-то разные элементы, соединяю их в один рассказ.

Бывают ли прототипы у моих героев? Бывают. У героя рассказа «Юродивый Гришка» есть прототип. А иногда в один образ собираются черты нескольких реальных людей. Так было с рассказом «Погиб при исполнении».

– А насколько случай, описанный в рассказе «Друзья», реален?

– Рассказ, естественно, выдуман. Я задумался вот о чем: жили семинаристы, дружили, как три мушкетера, а потом их пути разошлись. Реальность рассказа в том, что многие, «вырастая», забывают своих друзей, как бы стесняются их. Это сочиненная вещь, которая имеет жизненное основание именно в той проблеме, которую я поставил.

– А что помогает укреплять дружбу и взаимовыручку среди семинаристов?

– Вообще-то дружба не может быть на огромный коллектив. Обычно дружат между собой один-два-три человека. И друзей не может быть много, потому что дружба объединяет по каким-то общим интересам или общему духовному потенциалу, когда мной именно этот человек востребован, мне именно с ним интересно. Дружеское общение приносит ощущение удовлетворенности духовной. Не все люди сходятся. Ведь перед тем как космонавтов на несколько месяцев отправить на орбиту, их проверяют на психологическую совместимость. Так и семинаристы – не все психологически совместимы. Нельзя требовать, чтобы была дружба всего класса между собой, обязательно в нем будут отдельные группы. Это не плохо. Другое дело – взаимовыручка, но это проблема не только семинарии, это проблема вообще нашей страны. У нас нет узелочка, как у других малых народов, с помощью которого мы друг друга поддерживали бы. Наверное, у русских такая беда, потому что нас много.

Ну, а чтобы как-то всем друг с другом сблизиться, надо какое-то общее дело иметь. Может быть, полезно было бы какие-то вечера устраивать, чтобы посидеть вместе, поговорить, вместе песни попеть под гитару. Можно устраивать какие-то совместные походы, пойти вместе поработать. А чтобы курс был дружнее, я бы советовал начальству в каникулы находить время, чтобы семинаристы вместе со старшим наставником в поход к какой-нибудь святыне отправились, с палатками, с костром, чтобы пожить вот так вот, без всяких удобств, на природе. Это очень помогает сплочению. Не на автобусе, с комфортом, а наоборот: вместе пройти долгий и сложный путь. И не надо собирать большую группу, лучше взять 10–15 человек. К тому же, походы укрепляют здоровье, которому семинаристы мало уделяют времени. И каждый после похода пусть напишет очерк о своем путешествии. Это запомнится на всю жизнь. Можно, конечно, и в музей пойти всем вместе. Или в театр – я считаю, это тоже не плохо. Надо, чтоб священник был культурным человеком, так что почему бы семинаристам и не ходить на спектакли? Повторюсь: для укрепления дружбы необходимы какие-то совместные дела, проекты. Можно избрать, к примеру, и такой тип, как студенческий стройотряд. Они очень объединяли. У нас есть сельские приходы, которые с удовольствием приняли бы студентов, которые приехали для оказания хозяйственной помощи. На таких приходах часто не хватает рук. А узнать о подобных приходах можно в Интернете или через прессу; информацию заранее, до лета, собрать. Наметить приход, списаться с батюшкой. Совместный труд очень объединяет, а ощущение того, что ты кому-то помог, приносит много радости душе.

– Отец Николай, в рассказе «Выбор невесты» вы предупреждаете читателя о возможных ошибках на этом пути. Как сделать так, чтобы семья была крепкой?

– Первое – это молитва. Очень важно молиться о достойной супруге. Идите в храм, просите: «Святителю отче Иларионе, помоги мне хорошую жену найти». Во-вторых, выбирая жену, учитывайте, из какой она семьи, какова ее мать. Потому что рано или поздно «вылезет» в вашей жене ваша теща. Если видите, что мать девушки – золотой человек, в доме порядок, вот такой же и у вас будет порядок: ведь девушка – дочка своей матери, ею воспитана. Посмотрите, какие отношения в семье девушки, как ее мать относится к мужу, вашему будущему тестю. Потому что и в том, как относиться к мужу, девушка будет брать пример со своей матери. И главное: не надо семинаристу испытывать судьбу – брать в жены девушку из светской семьи. Это проверено уже многократно, и это причина того, что так много сейчас батюшек разведенных. Это так же, как не имеет права император, царь выбирать жену, не соответствующую политическим целям государства. Будущий священник должен помнить, что его матушка – это его опора. Она должна знать многое, она должна знать всю жизнь священника. Так что внимательно приглядывайтесь к девушке, к ее семье, не стесняйтесь ходить в гости. Походы в гости вас ни в коей мере не обязывают непременно жениться. Смотрите, приучили ли родители дочку к клиросной жизни, умеет ли она читать по-славянски, знает ли гласы пения, ведь без этого очень трудно священнику. Матушка – она и псаломщица, и просфорки организует, и многое на приходе будет делать.

И повторюсь, девушка должна быть церковна, благочестива. Ведь она потом будет воспитывать ваших детей. Посмотрите, как она в церкви стоит, как ее духовная жизнь налажена. И не думайте, если девушка нецерковная, что вы ее потом переделаете: она вас, скорее, переделает. В Церкви очень много хороших девушек, просто они стесняются себя напоказ выставлять. Некоторые девчонки специально идут в регентский класс, чтобы иметь возможность познакомиться с семинаристами. И в этом ничего плохого, кстати, нет. Хотя говорят об этом иногда с насмешкой.

Расскажу, как было в моей семье. С дочерью моей дружил семинарист. Вдруг мне супруга говорит, что он сделал дочери предложение. А у нее относительно молодого человека сомнения были: мол, приехал он из Узбекистана и неизвестно, как он там воспитан был. Я стал расспрашивать про него, попросил в семинарии посмотреть его дело, а он, оказывается, дерется с семинаристами. И вот я сел с дочкой попить чайку и потолковать. Говорю ей: если он других бьет, он и тебя будет бить. Потом у него восточное воспитание, будешь у него как рабыня. Убедил ее. Ухаживал за ней другой семинарист, которого она почему-то отвергала. Я посоветовал все-таки к нему присмотреться, узнать его получше. Она так и сделала. Повенчались. Он сейчас настоятель, у них четверо детей, из них трое – мальчишки. Он отец очень заботливый. Они каждое воскресенье после службы сразу в лес ходят, а зимой – на санках кататься. Мальчишки: где он, там и они с ним. Наверное, такое счастье дочери моей, потому что послушалась родителей. И он хорошую матушку приобрел, потому что у нас все девчонки службу знают с младенчества, гласы поют хорошо. Они у меня по-церковному воспитанные. Почему? Потому что у меня матушка смиренная. Вторая дочка не из церковной среды мужа выбрала; так получилось: любовь. А третья дочка после 9-го класса школы поступила в колледж кулинарный, а когда его закончила, в регентский пошла: с женихом познакомиться. Вот и вам таких нужно искать, тех, которые поставили себе целью служить храму.

Влюбленность – это всего лишь первый порыв. Но влюбленность не любовь. Это просто взаимное такое притяжение полов. А потом, когда начнутся будни, вся влюбленность может рассыпаться. Рассыпаться оттого, что нет жертвенной любви, не умеют уступать друг другу. Ведь семья – это огромный труд. Вы ведь становитесь плоть едина. И вы из разных семей, вам друг к другу притереться надо. Сколько тут трений, сколько слез. Это труд огромный – учиться уступать друг другу, жертвовать. Вот тогда любовь и рождается, и она только с годами настоящей становится. Когда чувствуешь, что без этого человека не можешь жить.

Меня всегда очень трогает рассказ Н.В. Гоголя «Старосветские помещики». Какая там любовь! Вот чем ценна жизнь семейная: ты через много лет чувствуешь, что ты любишь свою жену намного больше, чем когда с ней соединялся. Любовь или растет, или увядает и рассыпается. Она не может быть в статическом состоянии. А чтобы любовь возрастала, нужно уметь отказаться от себя и все время помнить, что и твоя супруга несовершенна, и ты несовершенен. И нужно уметь прощать, нужно уметь не быть эгоистом. Семья – это противопоставление твоему эгоизму, его стирание, уничтожение эгоистического начала в самом себе.

Любовь возрождает настоящие христианские чувства, и именно любовь в семье, поэтому семью и называют прообразом Церкви, как сказал апостол Павел.

Многое о своей супруге вы узнаете уже в браке, но побольше о ней надо стараться узнать еще до брака. Поэтому, естественно, нужно присматриваться к девушкам, дружить, вместе ходить куда-нибудь, да хоть на каток. Интересоваться, какие книги читает, что любит, какую музыку слушает, как мыслит свою будущую семью. И обязательно, повторюсь, присматриваться к ее семье. Это, конечно, великое счастье – иметь жену, которая тебя поймет, простит, пожалеет и разделит с тобой всю жизнь. Она – самый близкий человек в жизни.

– Когда вы были ректором Саратовской семинарии, как вы старались помочь своим семинаристом находить невест?

– Нет, я этим не занимался. Хотя я подумывал открыть при семинарии какие-то педагогические курсы, куда принимают девчонок. Здесь нужно семинаристу каникулы использовать. Надо знакомиться. Смотреть, кто на клиросе стоит. Надо из своей среды искать. И к этому интерес проявлять именно целенаправленный. Присматриваться, а вдруг вот тот человек – твой единственный, а ты мимо него можешь пройти.

Семинаристам я не помогал, но когда ко мне обращались – а раньше писали прошение на имя ректора, то я, естественно, расспрашивал и, если была возможность, просил прийти ко мне вдвоем.

– Отец Николай, расскажите, пожалуйста, о тех трудностях и испытаниях, которые вы встретили, будучи ректором Саратовской семинарии.

– Я был ректором в самые страшные годы, когда ничего не было: в начале 1990-х годов. Мы начинали с нуля. Тогда было всего три семинарии: Московская, Ленинградская и Одесская. А у нас, в Саратове, одна из первых вновь открывалась. И не было ничего. Поэтому я год посвятил тому, что собирал библиотеку, конспекты в Москве ксерокопировал, составлял учебные программы и выискивал преподавателей – из саратовских священников и светских. Самыми большими трудностями были кадры и материальная база. Бывало так, что я приходил к матушке и говорил, что масло сливочное заберу. А забирал из дома масло, чтобы было чем ребятам позавтракать. Их тогда еще мало было, первый курс – человек 30 всего, но дух был хороший. Мы постарались настроить семинаристов на учебу. Я настраивал их на самоподготовку. Да, была бедность, примитивность, но дух был добрым. Семинаристы приходили на чай к преподавателям домой, вместе мы с ними выезжали картошку заготавливать. Проводили праздники, вместе устраивали концерты. Конечно, всякие эксцессы были, как в любом учебном заведении. Теперь бывшие семинаристы вспоминают с теплом те неустроенные годы. Из того выпуска, который при мне прошел, семь человек в академию поступили, сейчас уже и преподавателями являются, и кандидатами богословских наук.

– По какому принципу вы старались строить свои отношения со студентами?

– По принципу отношения отца к детям. Но без некоторой «бюрократии» обойтись было нельзя, и у меня семинаристы за провинности объяснительные писали. Если проходил месяц и не было нареканий, я все объяснительные отправлял в мусорную корзину: значит, человек понял, исправился.

Один из семинаристов болел все время. Я его вызвал и сказал: «Я тебе, конечно, очень сочувствую, но как же ты, такой больной, будешь литургию служить?». Перестал болеть сразу.

Отчисления бывали, но редко.

На вечерних молитвах я старался присутствовать сам, старался послушать проповедь. Все было дружно, была семейная обстановка, я с семинаристами был как отец. Строг был, как строг был со своими детьми.

Мог зайти и в келью к семинаристам, поговорить с ними. Может быть, у кого настроение плохое, с семьей проблемы? Нужно было быть в курсе всех событий в семинарии. У нас в каждом классе был свой наставник, он знал отлично всех в своем классе, у кого какая семья, какие проблемы.

Обязательно нужно поздравлять с днем ангела, с днем рождения. Чтобы был пирог или торт. Семинарист должен чувствовать себя в семинарии как дома.