Mongoose

В 1999 году в московском Сретенском монастыре была открыта духовная школа – Сретенское высшее православное училище, преобразованное затем в духовную семинарию. О выборе жизненного пути и о годах, проведенных в стенах семинарии, рассказывают преподаватели и студенты СДС.– Алексей Константинович, расскажите, пожалуйста, о своем образовании.

– В 1985 году я закончил филологический факультет Московского государственного университета, специализируясь по древнерусской литературе. И вскоре – в 1990 году – начал сотрудничать с Московскими духовными школами. Сначала в качестве экскурсовода. Вообще, ознакомительные поездки, паломничества занимали большое место в нашей тогдашней жизни: все время хотелось узнать что-то новое… А затем был принят в профессорско-преподавательскую корпорацию.

– А как это произошло?

– В те времена, как известно, в духовные учебные заведения попасть на работу было крайне трудно. Для этого прежде всего требовалась рекомендация духовника, причем достаточно неформальная. Как правило, этого священнослужителя должны были знать в академии. И вот с тех пор я уже 18 лет там. И надо сказать: корпорация очень оберегала новичков и хотела, чтобы человек органично вписывался в коллектив, был родственным его духу. Параллельно я получил духовное образование: покойный владыка Александр (Тимофеев), ректор МДАиС, тогда всех благословлял учиться. Я с радостью воспринял его благословение. И, кстати говоря, шпаргалками в этот период не пользовался и вообще они полезны только при подготовке к экзаменам. То есть нехорошо при экзамене в них подглядывать. Я убежден, что получать образование, в том числе и духовное, нужно в более позднем возрасте. Поскольку в 17 лет человек еще не может взять всего того, что ему предлагают. И я это чрезвычайно остро ощущал во время обучения в университете.

– А с чем, по вашему мнению, это связано?

– Может, с какими-нибудь индивидуальными особенностями характера. А может, и с общей спецификой современного юношества. Когда я пришел в духовную школу, там обучались люди, которые поступали в семинарию после армии. Это было некое негласное требование, которое устраивало священноначалие. Набирались серьезные люди, которые никуда не спешили и чьи намерения и помыслы были абсолютно осознанным. То есть свой долг перед Родиной они выполнили, прошли определенную школу, научились дисциплине и сполна испытали глубину своего намерения. Потому что в советское время человек достаточно резко порывал с привычной средой, в любом случае для общества он становился не таким, как все. И принять подобное отчуждение было под силу далеко не каждому.

– А когда вы стали сотрудничать со Сретенской духовной школой?

– В Сретенской школе я преподаю с самого ее открытия. Сначала это были курсы, которые архимандрит Тихон (Шевкунов) – наместник Сретенского монастыря – организовал для братии. Я считаю, что это мудрейшее решение, абсолютно обоснованное: насельники монастыря должны получить богословское образование. Хотя есть, конечно, люди подвижнического склада, духовно опытные, которые знают больше всех нас. Но, к сожалению, встречается и превозношение невежеством. И вот это неприемлемо. Конечно, курсы не предусматривают серьезного, систематического образования, и поначалу это был метод проб и ошибок. Я приходил после вечернего богослужения в нижнюю братскую трапезную, и там мы занимались. А потом отец Тихон совершенно логично пришел к мысли о создании духовного училища, которое быстро получило статус семинарии.

– Алексей Константинович, теперь пришло время поподробнее рассказать об истории вашего знакомства с о. Тихоном.

– Мы с отцом Тихоном уже давно знакомы. Когда-то он, еще послушником работал в Издательском отделе Московского Патриархата. Там в то время работал мой отец, это были поздний советский период – 1982-1984 гг. В качестве неофициального сотрудника выполнял там некоторые задания и я. Хотя больше все же пользовался возможностью общения с интереснейшими людьми, знакомства со многими – недоступными тогда – изданиями, с механизмами издательской работы. Кстати сказать, отец Тихон очень бережно относился к сотрудникам издательства того времени, с которыми лично работал при митрополите Питириме (Нечаеве; † 2003). Потом у нас была целая эпопея с организацией подворья Псково-Печерского монастыря, с возобновлением монашеской жизни в Сретенской обители. На память сейчас приходит крестный ход 1995 года – в юбилей перенесения Владимирской иконы Божией Матери в Москву. Тогда не было даже и подворья. Но все менялось и быстро приобрело свой изначальный вид. Особенно меня всегда привлекала та роль, которую Сретенский монастырь играет в общественной жизни. В частности, мне памятны события первой чеченской войны, когда отец Тихон обратился с призывом помочь нашим воинам. Не будем забывать, что тогда с телевизионных экранов показывали, что за омерзительная пропагандистская кампания велась, как стреляли в спину нашим солдатам. И меня поразило: люди откликнулись, бескорыстно помогали, несмотря на нашу всегдашнюю инертность. Из памяти извлекается такая картина: закончились занятия, я иду домой и вижу, на площади собирают вещи, семинаристы упаковывают их, грузят коробки. И ведь шли не прихожане (точнее, в большинстве своем не прихожанки), активно участвующие в церковной жизни, – это были люди, изредка бывающие в храме. То есть у них осталась связь с Церковью. Примечательно и то, что это очень недоверчивое поколение – такие люди всегда борются со всем внешним миром за свое существование. А тогда они сами несли свои немудрящие дары. Я уверен: главное чудо христианства заключается в его благодатной способности изменить человека, воздействовать на его душу. Передавая вещи и продукты, солдатам, находящимся в Чечне, люди на мгновение изменились. Они были не такими, как всегда, как в своей будничной, повседневной, серой жизни. Разумеется, подобные акции, часто организуемые Сретенским монастырем, чрезвычайно важны для нашего общества. Больше всего мне симпатична внутренняя жизнь, связь, которая поддерживается Сретенским монастырем с Псково-Печерской обителью. Хочется помянуть схиархимандрита Анастасия (Попова; † 2005), который сыграл значительную роль в направлении моей научной деятельности и благословил меня на работу с трудами митрополита Вениамина (Федченкова). Встретился я с отцом Анастасием в Печорах, где тогда было много паломников. Он там заведовал хозяйством и всем помогал: студентам после трудовых послушаний давал деньги. Еще батюшка дарил Библии, что тогда было большой редкостью, даже в церковной среде. Оказалось, что у нас с отцом Анастасием есть общие друзья, через которых я с ним поближе познакомился. Мы с ним душевно общались, он был очень приветлив, никогда не повышал голос. Он деловито решал все вопросы, связанные с кухней, с келарским послушанием. Отец Анастасий благословил меня заниматься наследием митрополита Вениамина и мудро отвел от других исследований.

– Хотелось бы побольше узнать о ваших научно-богословских разысканиях.

– В моих планах выпустить очередную книгу, посвященную митрополиту Вениамину – ярчайшему представителю церковной и общественной жизни конца XIX-XX вв. Сейчас с прилавков постепенно исчезают его труды, а новые издания не появляются. То, что мне уже удалось опубликовать, находилось в машинописном варианте. Это очень интересные дневниковые записи, богословские заметки. Наследие владыки нам еще предстоит осмыслить. Если возвратиться к истории нашей духовной школы, то когда были открыты богословско-пастырские курсы, преподавателей было немного, и всех пригласил сам отец наместник. Преподаю я в Сретенской духовной школе с 1998 году.

– И преподаете Историю Русской Церкви… Почему вы выбрали именно эту дисциплину?

– В свое время, когда человек поступал в духовную школу на работу, он сжигал за собой все мосты. А потом наступало время томительного ожидания: являться туда без приглашения было не принято. Дальше ждали, какой предмет благословят преподавать. Когда я пришел в Московскую семинарию, меня сначала благословили преподавать Церковнославянский язык, что было совершенно неожиданно. Но возникла такая необходимость. Затем я был в длительной зарубежной командировке со священнослужителями на одном из приходов. По приезде оттуда получил благословение на ведение Истории Русской Православной Церкви и Общецерковной истории, чему несказанно рад.

– Наверное, вам пришлось тщательно готовиться к преподаванию новых курсов?

– Естественно, хотя история всегда была моим любимым предметом, и я проявлял к ней постоянный интерес. Кроме того, мои занятия по Древнерусской литературе предусматривают широкие исторические знания.

– Алексей Константинович, как, вы, начиная преподавание Истории Русской Церкви на новом курсе, мотивируете своих студентов? Каково место данной дисциплины в подготовке будущих пастырей?

– Прежде всего, это должно быть естественное желание знать историю, жизнь наших предков. Чтобы избежать хотя бы каких-то ошибок и извлечь некий опыт. Будущим священнослужителям важно понять процессы современной церковной жизни на широком историческом фоне, взрастить в себе чувство истинного патриотизма. И, наконец, не знать своей истории – это просто позор. Я считаю, от этого происходит много бед, будь то история светская или церковная. Для меня История Церкви – универсальный предмет, включающий в себя Литургику в историческом контексте, Догматику в историческом аспекте, развитие искусства, в том числе и словесного. Такой вот уникальный синтез.

– Алексей Константинович, как бы вы оценили становление Сретенской духовной школы? Какие она прошла этапы в своем формировании?

– Прежде всего, духовная школа довольно быстро приобрела системный характер. Собран уникальный профессорско-преподавательский коллектив высококлассных профессионалов, среди которых есть ученые с мировыми именами, известные и в церковной, и в светской среде. Отец Тихон, остальные руководители сумели заинтересовать людей, создать им все условия для работы – это огромная заслуга. Кроме того, хорошо организована воспитательная работа.

– На ваш взгляд, как изменилась братия монастыря за время обучения в духовной школе – тем более это был первый семинаристский выпуск?

– Да, первый набор, как я говорил, был по преимуществу монашеский. Все люди с биографией, но они росли вместе с духовной школой, и духовная школа росла вместе с ними. Насельникам монастыря было непросто, давал о себе знать возраст. Но надеюсь, они что-то вынесли из этого процесса. И мне они очень запомнились, с этими людьми я до сих пор общаюсь, испытывая самые положительные эмоции. То же могу сказать и о выпускниках других курсов. Двое моих студентов служат в храмах, куда я часто хожу. Так вот есть ощущение их профессиональной подготовленности, а также неподдельной благоговейности.

– Алексей Константинович, что вы можете еще сказать о студентах Сретенской семинарии? Можно ли сравнить выпуски разных лет?

– Стоит признать, что старшие поколения всегда выглядят более выигрышно, поскольку они уже выучились и сформировались, а нынешние студенты – здесь в мастерской, еще складываются. Поэтому мы все находимся в динамическом процессе, и ежедневно у нас возникают какие-то конфликты, взаимное неудовольствие. Но все служит единому благу. Хотя бывают, к сожалению, крайне сложные ситуации: человек проходит как водомерка по самой поверхности духовной школы и не понимает, зачем это все. Потом сильно страдает, поскольку не только не получил знаний, но остался без воспитания, без какого-то внутреннего становления. Самое обидное, что это уже не может компенсироваться – по объективным причинам. И таких людей жалко.

– С какими трудностями приходилось сталкиваться в вашей преподавательской деятельности в Сретенской семинарии?

– В первую очередь у нас есть студенты из соседних государств. У них имеются проблемы с языком, конечно же, не на уроне понимания и восприятия – сильно хромает уровень грамотности. Это очень печально и особенно видно по письменным работам.

– В этом вы замечаете некоторую тенденцию?

– Я думаю, трудно найти отчетливую закономерность, но в целом тенденция пугающая. Пугающая не потому, что плохо учат в школе (на данную причину ссылались всегда), а потому, что люди перестали читать. Все стали пользоваться другими источниками информации, которые, несомненно, полезны. Но при этом они не формируют грамотности.

– Как, на ваш взгляд должен быть построен учебный процесс в семинарии? Какие здесь есть проблемы?

– Вот, например, История Русской Православной Церкви. Первые два курса мы ориентируемся на школьную систему, а именно урок, объяснение и опрос. С третьего курса нам предписано заниматься по образцу светских вузов, где предусмотрены семинарские занятия, а значит, и списки литературы для подготовки к ним. И все это нужно делать, преодолевая студенческую, да и преподавательскую инертность. Но тут возникает еще и другая сложность: литература должна быть доступной. И еще: несомненно, все студенты должны усвоить некий минимум знаний, умений и навыков. Однако нельзя забывать о специфике нашей школы, ибо семинария в первую очередь ориентирована на подготовку будущих пастырей. Поэтому богословские дисциплины должны всеми усваиваться в полном объеме и на них экономить нельзя категорически, поскольку это важнейшие профессиональные предметы. И ссылки на нехватку времени и сил здесь неуместны. К тому же не могу не сказать: в настоящее время, когда много говорится о государственной аккредитации духовных учебных заведений, для нас очень важно сохранить преимущественное изучение дисциплин богословского цикла, которые не должны раствориться в системе гуманитарных предметов.

– Какими должны быть стимулы для хорошей учебы?

– Убежден, жестокие прещения здесь не помогут. В данном случае нужна система поощрений. Например, паломнические поездки, в том числе и зарубежные, должны быть только для тех, кто хорошо учится. Это прекрасный воспитательный стимул. Потому что если успевающий студент что-то пропустит, он всегда наверстает. И наверстает, сознавая: его труд замечен и поощрен. Вместе с тем необходимы и разумные прещения: серьезные требования к соблюдению учебного графика, планомерный контроль за успеваемостью, дополнительные занятия. Данные действия довольно слаженно предпринимаются нашими руководителями и их помощниками.

– А как быть с дисциплинарными нарушениями?

– Слава Богу, обходится без них. Конечно, какие-то случаи бывают, и приходится корректировать поведение учащихся, но серьезных конфликтов не возникает. Это свидетельствует – повторю еще раз – о том, что воспитательная работа хорошо продумана. Но в связи с ней хотелось бы обратиться к опыту Московских духовных школ и заметить, сретенским семинаристам не хватает трудностей.

– Каких трудностей, по-вашему, не хватает нашей семинарии?

– Обычных житейских трудностей, здесь комфортные условия проживания. С одной стороны, это хорошо, с другой – сказывается и отрицательно: человек становится немного избалованным и, к несчастью, иногда перестает уважать и ценить все то, что его окружает. Все-таки минимальные трудности необходимы. Именно поэтому, возможно, в студентах мало внутренней дисциплинированности, собранности, которые складываются во многом благодаря постоянной сосредоточенности и даже, если хотите, напряженности.

– Но все-таки есть и определенные плюсы, когда, не заботясь о внешних, бытовых условиях, можно больше времени уделять учебе.

– Вопрос в том, все ли пользуются этой возможностью. Хотя я, конечно, не отрицаю, что есть студенты, которые серьезно занимаются учебой, научно-богословской деятельностью. И хорошие бытовые условия им помогают. Таких людей, как и везде, немного. Потому что любая образовательная система все-таки рассчитана на некоего среднего человека, и не будем на этот счет строить иллюзий. Если человек вынес из семинарии крепкие знания и воспитательная система повлияла на него положительно, то это уже очень хорошо. Я думаю, именно такие студенты и должны по окончании семинарии, написав сильные дипломные работы, продолжать обучение в академии. Надо отметить, что Сретенская семинария в МДА представлена достойными личностями, которые хорошо учились в семинарии и продолжают проявлять свои исследовательские навыки – в первую очередь в церковно-исторической области.

– Продолжая чрезвычайно актуальную воспитательную тему, ответьте, пожалуйста, какова роль семинарии в процессе становления личности?

– Опять-таки оговорюсь: в любом случае опыт воспитания личности в рамках духовных школ накоплен немалый. И Сретенская семинария, безусловно, действует в этом направлении по отработанной схеме. Самое главное, как это ни банально, мы знаем, что у нас есть первый курс, который в будущем году станет вторым, и ему на смену придет новый. При этом никаких прогнозов сделать практически невозможно. Конечно, на начальном этапе семинаристы все делают с энтузиазмом, потом идет этап привыкания, далее – усталости, а в финале, как и положено, последний рывок. Это внешний взгляд. А внутреннее состояние невозможно со стороны постичь, просто видишь, человек стал другим. У меня был студент, который делал бумажных голубков, он был младше остальных, ему было 16 лет. А по завершении учебы это уже был зрелый юноша, занимающийся научными исследованиями. Вот на его примере я увидел, как к концу семинарии заканчивается детство. В духовной школе человек меняется – об этом можно смело говорить. Кроме того, семинария взяла на себя воспитательные функции, избавляя людей от их недостатков, мудро советуя им, что делать, как поступить в тех или иных жизненных ситуациях.

– Вы говорили о том, какие сложности сопровождали выбор духовного образования в советское время. Как вам, кажется, насколько осознанно люди приходят в семинарию сейчас?

– Непростой вопрос и очень индивидуальный. К сожалению, все больше появляется людей, которые просто проводят время в духовном учебном заведении. В одной региональной семинарии, когда я там был, меня поразили биографии студентов. Они все были из неполных семей, как правило, у всех родители – безработные, страдающие алкоголизмом. Поэтому я думаю, что такие ребята приходят в семинарию искренне, потому что им больше некуда идти. И духовная школа должна помочь войти им в церковную жизнь. Обучаются в семинариях и представители потомственного духовенства. И здесь отмечаются и позитивные, и негативные стороны. Иногда такие ребята выделяются вызывающим поведением, недопустимым привыканием к святыне, опасным автоматизмом в вере. Бывает часто, что эти люди слишком обмирщенные, недостаточно воцерковленные. Я убежден: нельзя быть священником в силу рождения в семье клириков. Священником можно стать только по призванию.

– Как же распознать при зачислении абитуриентов в семинарию искренность и осознанность их намерений?

– Это вопрос требует серьезных, разноплановых разъяснений. В советское время давали человеку читать 50-й псалом, и сразу было видно, в первый раз ли он его читает. Как он ставит ударения, привычны ли для него эти слова. И все становилось понятно…

– Алексей Константинович, вы сейчас подняли ряд острейших проблем. Значит ли это, что наша духовная школа нуждается в реформах?

– Мы уже провели одну реформу, чтобы подтянуть семинарии до уровня светских учебных заведений. Жить в постоянном ожидании перемен нельзя. Хотя беда в том, что светская школа, несмотря на какие-то позитивные изменения, постепенно деградирует. И мы должны чутко реагировать на то, что происходит, чтобы не было пропасти, отчуждения. С точки зрения организации в семинарии заложена нормальная вузовская система, хотя могут быть какие-то улучшения определенных сторон – причем не только и не столько образовательных, но и общекультурных. Я думаю, реформа духовной школы прошла испытание временем, появились новые выпуски, новые научные работы, которые отличаются гораздо более высоким уровнем, чем это было в 80-90-х годах. Положительные сдвиги имеются.

– Вы долгие годы трудитесь в МДАиС, инспектировали по линии Учебного комитета многие другие духовные школы. Могли бы вы их сопоставить со Сретенской семинарией?

– Я сразу же отмечу, что все духовные школы априори должны быть похожи типологически. Сходны даже теплая атмосфера, бытовые условия, учебный план. Но, конечно, везде есть свои особенности. И в Сретенской семинарии – тоже. В первую очередь это ряд предметов, которые не предусмотрены классической семинаристской программой. Такие уникальные курсы читают известные специалисты с большим опытом. Потом: мало кто из семинаристов Русской Православной Церкви так много путешествует, что дает, помимо богатейших впечатлений, возможность сравнения разных стран и городов. Я был в двух поездках с семинарией. Несколько лет назад ездили в Бари, к святителю Николаю, и совсем недавно в Иерусалим. Стоит добавить, что в паломничествах студенты общаются друг с другом в очень необычной обстановке, учатся реагировать на разные ситуации, в том числе и экстремальные, приобретают навыки комфортного ощущения себя в незнакомом пространстве. Во всем это видно явное стремление священноначалия, помимо духовного образования, привить воспитанникам вкус к высокой культуре – вот это очень важный момент. Нельзя допустить, что студенты погрузились в пучину пошлости, попсы, понимаемой мной сейчас в самом широком смысле, – нужно дать какие-то правильные ориентиры. В Сретенской семинарии очень силен культурологический аспект. Наконец отношения к студентам со стороны руководства – прежде всего о. Тихона – пронизаны неформальной теплотой и заботой, что сказывается в постоянном попечении о быте учащихся, о чем я уже говорил. Следовательно, можно утверждать: формируется особенная традиция Сретенской духовной школы.

– Что вы можете сказать о взаимоотношениях сретенских студентов по сравнению с другими духовными учебными заведениями?

– Взаимоотношения трудные, но это объективно для молодого возраста. Дает о себе знать юношеский задор, который нередко оборачивается конфликтными ситуациями. Хотя я не вижу, чтобы поведение сретенских семинаристов выходило за рамки общепринятых в духовной школе норм.

– А как складываются отношения преподавателей и студентов?

– Здесь опять же сказывается уютный, домашний характер Сретенской семинарии. И общение – учебное и внеучебное – здесь более раскованное, нежели в МДАиС.

– Алексей Константинович, не могли бы вы рассказать о своем общении с другими преподавателями?

– Я их вижу не часто, только раз в неделю. Конечно, мы разговариваем о студентах, о возникающих проблемах. Это обычное дело для всех учебных заведений. Однако мы обсуждает специфические темы, и если и говорим о недостатках семинаристов, то, поверьте, и достоинствам отдаем должное.

– А бывают какие-нибудь споры, дискуссии?

– Естественно, бывают. Учащие и учащиеся семинарии – живые люди с разными взглядами на те или иные проблемы.

– Какие курьезы и непредвиденные ситуации случались в вашей преподавательской работе?

– Очень много бывает курьезов. Скучать со сретенскими семинаристами мне не приходится. Что-нибудь они всегда придумают интересное. В этом смысле студенты везде одинаковые, и нам известны все приемы по увлечению преподавателя в какую-нибудь безопасную тему. Но знаете, иногда поддаваясь их нехитрой уловке, начинаешь думать, что такие разговоры – разумеется, в ограниченном объеме, могут быть полезны для расширения студенческого кругозора. Курьезы часто случаются тогда, когда система взаимопомощи между студентами дает сбой – и вот рождается смешная подсказка. Анекдотичные случаи как-то забываются, хотя если их фиксировать, получится внушительная коллекция. Может, все-таки стоит начать собирать истории про экзамены и опросы?

– В чем же тогда особенность небольших семинарий – таких как Сретенская?

– Я бы уже не сказал, что сейчас Сретенская семинария – маленькая. Я помню времена, когда у меня было по пять-десять человек на курсе. Сейчас это полноценные группы. И в данном случае я разницы с другими школами не вижу. И, слава Богу, что есть тенденция к ощутимому росту. Так, например, появляются новые помещения. Хотя в данный период жизнь семинарии и Сретенского монастыря тесно переплетены. Тем более что многие насельники – это наши вчерашние выпускники. Так что Сретенка – уже не маленькая. Она, без сомнения, камерная. Но нельзя забывать, что это столичная семинария – с разных точек зрения. За монастырской стеной шумный город во всем многообразии его проявлений. Понятно, что в этом есть и плюсы, и минусы. В Сергиевом Посаде, где расположена МДАиС, внешних искушений все-таки поменьше.

– Алексей Константинович, вы абсолютно верно отметили, сретенские семинаристы имеют счастливую возможность жить в монастыре. Но ведь и в других духовных школах, например, в Московской, студенты тесно соприкасаются с братией?

– Да, это так. Прежде всего, это духовники, как правило, они из Лавры. Это еще и друзья, старшие товарищи, вчерашние сокурсники. Это и участие в богослужении, спевки, отдельные послушания, где люди знакомятся, привыкают друг к другу, возникает взаимное общение…

– Алексей Константинович, вы пришли к вере в советское время?

– Это очень трудный вопрос, и сходу на него не ответишь. Была крепкая семейная традиция, хотя она пресеклась в силу разных причин. У меня в роду есть новомученики, люди пострадавшие за веру, прошедшие достойно свой жизненный путь. И меня никогда не питали глупыми сказками, иллюзиями: смотри какой красивый теремок, а сразу говорили, что это церковь. Знаете, по дороге в детский сад я проезжал пять храмов…

– У вас в роду были священники?

– Да, с XVIII века, со времен Екатерины II, была целая плеяда священно- и церковнослужителей. Это священники, диаконы, псаломщики. Да, моя семья принадлежала к духовному сословию, но из нее вышло много людей, посвятивших себя и другим профессиям. У нас в роду было много военных, особенно в начале XX века, участники русско-японской, Первой Мировой войн. Это дяди моего отца, то есть мои двоюродные дедушки. Мой дед после окончания духовного училища всю жизнь работал учителем, на ниве просвещения. И после того, как он умер, в селе, у всех на виду, двоюродные братья пели панихиду, а это был 1965 год – времена, страшные для Церкви и верующих. Мои родственники жили и живут в Нижегородской, Рязанской и Пензенской областях, Москве. Один из них долгое время занимается изучением генеалогии нашей семьи. Видите, история – это не только наука, пусть и универсальная, а судьбы конкретных людей, полные драматических перипетий…

– Алексей Константинович, что бы вы пожелали учащимся Сретенской духовной семинарии по случаю ее десятилетия?

– Я желаю нашим семинаристам стяжать дар пастырства. Есть такая авторская притча о батюшке, который ничего не умел. Не умел ладить с архиереем, договориться со спонсором, организовать воскресную школу, то есть ничего не умел. А когда он умер, на отпевание пришло огромное число людей и свечи в их руках зажглись сами собой. Главное – радеть о стяжании веры, о ее сохранении, а остальное приложится. С Богом человек не пропадет.