Mongoose

 В Оптиной пустыни несколько месяцев жил паломник казах, поражавший вот какой странностью. При виде любого священника он молниеносно бросался к нему и, распростёршись ниц на полу, припадал лицом к его ногам. Батюшки каждый раз поднимали его с пола и всячески урезонивали, но ничего не помогало. От встреч с казахом уже стали уклоняться. Во всяком случае, вспоминается такое. Молодой иеромонах вышел из храма и, опасливо оглядевшись, нет ли поблизости странного паломника, спокойно пошёл к себе в келью. И вдруг из-за дерева к нему метнулся казах и, распластавшись в пыли крестообразно, в каком-то священном ужасе припал к его ногам.

Почему он так делает, никто не знал, а понять хотелось.

– Может, у них на Востоке так принято? – говорили паломники из Рязани, незнакомые с нынешней цивилизованной Азией. – Восток – дело тонкое.

А смуглолицый казах идеально вписывался в этот псевдовосточный лубок. Послушание он нёс тогда на конюшне. И когда этот сын Востока как влитой сидел на коне, то оживали в памяти картины истории: бескрайняя степь, орда Чингисхана и кочевник, целующий туфлю повелителя. Словом, тут являло себя то лукавство человеческого разума, когда, не в силах объяснить необъяснимое, мы подгоняем ответ под вопрос.

Только позже стало известно: в монастырь приезжал по-европейски образованный казахский писатель. А попал он в Оптину так. Писатель сильно осуждал их приходского священника, попавшего тогда в больницу, а там – на операционный стол. Именно в тот день и час, когда оперировали священника, писателю в поликлинике удаляли зуб. Сделали ему обезболивающий укол, а дальше писатель ничего не помнил. Душа его отделилась от тела и попала в область адского ужаса. Здесь ему явился преподобный Амвросий Оптинский и грозно обличил за осуждение священства. Очнулся писатель уже в реанимации и объявил жене и детям, что душа его в аду, а это такая невыносимая пытка, что он уходит в монастырь навсегда.

Он действительно приехал в Оптину с решимостью остаться здесь навсегда, отмаливая свой грех в каком-то горячечном, безудержном покаянии. Но у писателя были дома малые дети, и после долгих уговоров его убедили вернуться в семью. Уезжал он из монастыря с неохотой.

Но вот вопрос, не оставляющий меня с той поры: какой же ужас переживает душа на мытарствах, если этот европейски образованный человек повергался в пыль и прах перед каждым иереем? Земным рассудком этот ужас не понять. А мы-то по бесстрашию осуждаем.

КОСЬКА-КОКОС

В Оптиной пустыни красивые кони, и паломники любят фотографировать их, когда они возят сено с лугов или капусту с огорода. Кони действительно прекрасны. Но так уж устроена душа человека, что ярче всего она помнит первую любовь и дорожит своими первыми впечатлениями жизни. А для меня таким ярким впечатлением был первенец оптинской конюшни – жеребец Коська. Говорят, его привёл из колхоза будущий новомученик инок Трофим († 1993). Жеребёнок был болен от бескормицы – живой скелет в коростах парши. Но инок Трофим разбирался в лошадях – до монастыря он работал в племенном хозяйстве, где выращивали элитных скакунов, – и опознал в убогом жеребёнке породистого коня благородных кровей.

Это было время становления демократии. Колхозы разваливались, и лошадей сдавали на мясо или бросали на произвол судьбы. Жуткое было зрелище – бредущие вдоль шоссе бесхозные кони, отощавшие и не понимающие: почему же люди предали их? Словом, жеребёнка-доходягу охотно отдали монастырю. И вырос конь-красавец, могучий тяжеловес и общий баловень Коська. Чего только не вытворял хитрюга Коська, когда Трофим объезжал жеребца. Коська валился на спину, пытаясь сбросить седло, и угрожающе вставал на дыбы, но инок сидел на коне как влитой. Конь был, похоже, рожден для скачек, а потому полюбил их. Бывало, летит Трофим на коне через луг, а мы заворожённо смотрим вслед летящему над землёй иноходцу.

Однажды, в день памяти покровителей лошадей святых мучеников Флора и Лавра, я увидела картину: инок взлетел на коне на холм и замер, высматривая что-то вдали. Сначала я не узнала Трофима и в памяти всплыл иной образ – Куликово поле и монах Ослябля, который сейчас первым ринется в битву за победу Святой Руси. Разумеется, это было всего лишь видение, но навеянное историей дня: именно в день Небесных покровителей коней и конницы преподобный Сергий Радонежский благословил на Куликову битву благоверного князя Дмитрия Донского, предсказав ему победу. Конь в бою – соучастник победы и даже некий символ её. И на иконах свв. Флора и Лавра доныне рисуют всадников на боевых конях, а не лошадок, тянущих воз. Интересно даже вот что: в день свв. Флора и Лавра у нас по деревням, бывает, устраивают «лошадиные» праздники. Обычай запрещает запрягать в этот день лошадей в телегу или использовать на крестьянских работах. И мальчишки скачут на конях верхом, играя в «войнушку» древних времён. К сожалению, мы порою плохо знаем историю, а она окликает нас даже в играх детей.

Словом, Коська был конём иконописной красы и мог бы, наверно, отличиться в битвах. Но всем нам выпала иная участь – трудиться, чтобы восстала из руин разорённая Оптина. Ведь в годы гонений разрушили не только храмы, но и монастырское землепашество с его тонкой системой ирригации. Лишь старики ещё помнили, как тянулись вдоль Жиздры знаменитые монастырские огороды, где помидоры вызревали в таком изобилии, что их раздавали всем желающим. Теперь на месте былых огородов было дурно пахнущее полуболото. На костромском диалекте такую землю называют «обидище» – от обиды на то, что ни к чему не пригодна эта земля: и не пашня, и не пастбище, и даже не болото, на котором хоть клюкву можно собирать. Трактор по «обидищу» не пройдёт – топко. Даже пахарь полуболото не осилит, если это не пахарь-богатырь Трофим и не конь-богатырь Коська. Много лет прошло после убийства новомученика Трофима, а ярко помнится и поныне, как стоят на ветру инок и Коська...

Трофим долго молится, повернувшись лицом к востоку, а ветер треплет его светлые волосы и взвивает гриву коня. Потом, перекрестившись, он берётся за плуг. А земля такая тяжёлая, что издали кажется – конь и пахарь уже ползком ползут по земле. Коська припадает на колени и сильно тянет шею вперёд, а инок Трофим лежит грудью на плуге, упираясь в землю носками сапог.

Теперь здесь снова растут помидоры, розы, капуста и огурцы. О розах надо сказать особо. Как только в монастыре появилась первая клумба, то обнаружилось: Коська, как барышня, любит цветы. Нет, он их не ел – нюхал. С шумом понюхает одну розу, другую, да и в восторге вытопчет всё... Отвадили Коську от клумб просто – ему дарили цветы. Бывало, вернётся инок Трофим с поля и повесит коню на сбрую букет ромашек. А Коська фыркает блаженно и выворачивает шею, рассматривая ромашки. Но чаще бывало так: паломницы сплетут венок из полевых цветов, наденут его на голову коню, а Коська тут же замирает у лужи, любуясь своим отражением: ну, до чего хорош. Сил нет, как хорош! Так и ходил по монастырю конь, украшенный цветами, и все улыбались ему.

Была у Коськи и другая особенность, из-за которой его запрещалось выпускать в город. Что за особенность, я не знала, пока не испытала её на себе. А дело было так. В ответ на горбачёвский сухой закон, когда из магазинов исчезло спиртное, механизаторы ответили своим законом, установив таксу за вспашку огорода – две бутылки водки. Весенняя вспашка превращалась теперь в оргию. Один молоденький тракторист упился так, что выпал из кабины под гусеницы своего трактора и его перемололо в фарш. Как же убивалась мать над гробом единственного сына! Но деревню это не отрезвило, такса оставалась прежней – водка. И тогда в Оптиной пустыни благословили православных не брать греха на душу, расплачиваясь спиртным. Но нет водки – нет вспашки. И мой огород остался не только невспаханным, но и запертым со всех сторон пахотой на огородах соседей. На тракторе теперь к нему было не подъехать, а 25 соток под лопату не поднять.

И тогда в Оптиной пустыни благословили инока Иоанна вспахать на лошади мой огород. Погрузили мы в телегу плуг и борону, но только выехали на шоссе, как Коська обиделся на обогнавший его «Мерседес». Рванул вперёд и обогнал «мерина». Тут уже оскорбился хозяин «мерса»: как это деревенский коняшка смеет обогнать его? И началась гонка со сменой лидеров – то Коська вырвется вперёд, то «Мерседес». Азарт был такой, что в гонку тут же включились другие машины – и огромный «Икарус», и букашка «Ока». Коська мчался как вихрь, а нас швыряло по телеге, ударяя о зубья бороны и плуг. На крутом вираже едва не опрокинулись – натерпелись страху сполна.

Победа в гонке досталась, увы, «Мерседесу». Зато старики в нашей деревне признали безусловное преимущество коня. Что техника с её бензиновой гарью? После тракторов мертвеет земля – они калечат и плющат почву, а в ней живёт свой полезный народ. Вон дождевых червей почти не стало, а от них плодоносит и дышит земля. Нет, после лошадки урожай богаче! И мне понравилось под лошадь картошку сажать. Это быстро и весело – стоим шеренгой вдоль поля с ведрами картошки, а Коська прокладывает борозду. Теперь не зевай – успевай выкладывать картошку, ибо Коська шагает резво.
Посадили картошку и сели обедать, привязав Коську за кол в саду. Возле яблонь на клумбе цвели тюльпаны, и Коська, выдернув кол, устремился к ним. Выхожу и вижу – пропала клумба. Коська катается на спине по цветнику и дрыгает ногами от избытка блаженства: весна, тюльпаны, восторг, красота! Обозвала я Коську скотиной, отругав заодно и себя: ну, кто же привязывает жеребца за колышек? Да он не то что кол – автомобиль сдёрнет с места, если его привязать к нему.
Жеребец был настолько могучий, что однажды любознательные паломники, возившие на ток зерно, решили испытать его. Погрузили на телегу пятьдесят мешков пшеницы, потом восемьдесят, а Коська легко и играючи везёт. Возможно, Коська и установил бы выдающийся рекорд, но тут появился отец наместник и затейники мигом прикинулись исихастами, погружёнными в безмолвие и молитву.

Все считали Коську Трофимовым конём, хотя инок был занят на других послушаниях. Но он присматривал за Коськой и в свободную минуту, как говорят лошадники, выезжал его. Оказывается, коню нельзя застаиваться, дрябнуть, жиреть, и, сотворённый Господом для быстрого бега, он ищет всадника и жаждет скакать. Словом, конь и инок дружили. Бывало, инок Трофим ещё только приближается к хозяйственному двору, а Коська уже ржёт призывно, вытягивая шею, а потом ластится к иноку, положив ему голову на плечо. После убийства новомученика Трофима на Пасху Коська затосковал.
Сначала ржал тревожно в ожидании Трофима, а не дождавшись, стал разносить конюшню, кроша перегородки и двери в щепу. Коську жалели и подкармливали хлебом. А «жалельщиков» оказалось так много, что через полгода Коська округлился до состояния шара и получил у паломников кличку Кокос.

Как раз в ту пору наша семья переселилась в дом рядом с монастырём. Перед огородом росли яблони – на тракторе было не подъехать, и приходилось лопатой копать. Начали мы копать, да обессилели и решили просить помощи в монастыре. Послушание на конюшне нёс тогда инок Макарий, ныне иеродиакон Филарет. До монастыря он был скульптором, работал по камню и был сильным, как каменотёс. Пожаловалась я сильному отцу Макарию на своё бессилие, а он загорелся и предложил:

– Да я сейчас же возьму благословение и на коне огород распашу.

Распахал, но как! Возвращаюсь домой, а там соседи веселятся, как в цирке, наблюдая невиданное доселе зрелище: по огороду зигзагами скачет Коська, а следом с плугом скачет Макарий какими-то дикими, дёргаными прыжками. Силушка у коня и скульптора немеряная, и выворотили землю так, что огород теперь напоминал место археологических раскопок – ямы, буераки и метровые отвалы земли.

– Макарий, – говорю, – что ты наделал?

– Как что? Вспахал. Мы с Кокосом очень старались.

В общем, пахал тогда наш скульптор впервые, но потом, говорят, научился пахать. А соседи, повеселившись, принялись за дело – Николай принёс борону, а бабушка Ольга повела коня под уздцы. И был огород у нас уже пригожий.
Слава Богу, что лошадку послал!

* * *

Долгие годы трудился Коська в монастыре, а потом состарился и стал болеть. Ветеринар, осмотрев Коську, вынес вердикт: надо сдать «старика» на мясо, тем более что для производства сервелата требуется конина.

– Я тоже старый, – сказал отец наместник. – И меня, выходит, на сервелат?

Коську отправили было на пенсию, но его выпросил у монастыря многодетный отец, пояснив, что работы для лошади в его хозяйстве немного, да вот сынишки мечтают о коне. Словом, Коська опять осёдлан, и мальчики XXI века подражают воинам Древней Руси.

Однажды, в метельную, снежную зиму, ко мне приехали на джипе гости из Москвы. Помолились в Оптиной, причастились. А потом захотели съездить в Ильинское, знаменитое своей красотой: белый храм на горе, даль необъятная, а под горою святой источник, известный своей целебной водой. Уехали засветло, а вернулись в сумерки, рассказав, что из-за заносов в Ильинское не пробиться, они угодили в такие сугробы, что с трудом откопали свой джип. Делать нечего, не повезло. Сели ужинать, а тут приехали гости из Ильинского.

– Да как же, – удивились москвичи, – вы смогли приехать из Ильинского?

– А нас на санях Коська привёз.

Да, лошадка всё же незаменима.

СИРОМАХА