Mongoose

Зерцало Великое, в русской литературе — важный памятник переводной русской литературы XVII в., представляющий собою сборник (до 900) разнообразных повестей и анекдотов, преимущественно поучительного характера. Зачаток Великого Зерцала можно видеть в латинском средневековом сборнике: "Speculum exemplorum ex diversis libris in unum laboriose collectum" (Девентер, 1481), составленном в Нидерландах, в переходную эпоху между господством схоластического направления и гуманизмом. Сборник этот предназначался преимущественно для проповедников, чтобы облегчить им подыскивание примеров, иллюстрирующих тему проповеди, и издан 9 раз в промежутке между 1481-1519 гг. В 1605 г. иезуит Johannes Major, как значится в позднейших изданиях, выпустил в свет переработку "Speculum exemplоrum", под заглавием "Magnum Speculum" и т. д., дополнив основной текст 160 примерами и расположив все содержание по рубрикам. С этого времени "Magnum Speculum" получает широкое распространение и постепенно перерабатывается и дополняется иезуитами в духе крайнего аскетизма. С латинского языка Великое Зерцало в первой половине ХVI в. было, между прочим, переведено кс. иезуитом Симоном Высоцким на польский язык, и содержание его пополнено новыми статьями. Позже Великое З. отчасти было переведено на южно-русский язык (рукоп. Моск. син. библ. № 729), отчасти же им пользовались южно-русские проповедники — Галятовский, Радивиловский и др., — подражая католическим проповедникам. Во второй половине XVI в. Великое Зерцало переводится с польского на великорусский литературный язык и опять пополняется новыми статьями, причем вся масса списков представляет два основных типа. Переводчики порой приспособляли и переделывали текст повестей, но в большинстве случаев мы имеем довольно близкий перевод. Один из переводов (Бусл. список 124), тщательно переписанный и исправленный, заставляет предполагать что Великое З. приготовлялось к печати, тем более, что и перевод сделан был по желанию царя Алексея Михайловича (Синод. № 100). Но напечатано Великое З. до сих пор не было. Общность направления — аскетического, легендарного и поучительного — так сблизило Великое З. с древнерусской литературой, что самый сборник как бы утратил характер переводного, и повести его, наравне с помещенными в прологах, стали входить в синодики и в другие сборники, а также в значительной степени отразились в народной словесности: в духовных стихах и в сказках. Под влиянием Великого З. возникли и новые повести, с чисто русской окраской — напр. повесть о Савве Грудцыне, прототип которой можно указать в Великом З. второй редакции. Источники Великого З. весьма многочисленны и разнообразны, иезуиты много внесли повествовательного материала из византийских источников, пользуясь преимущественно изданием: "Vividarium sanctorum ex menaeis graecorum transl. in lat. sermonem per Matth. Raderum St. Jesu"; составители и переделыватели пользовались также трудами Иоанна Мосха, Joannes le Comte, Якова de Voragine, Фомы Кантипратана, Петра Альфонса, Викентия из Бовэ и т. д., а также "Римскими Деяниями", патериками и средневековыми хрониками.

ГЛАВА 35
Некий совершенный в добродетелех инок вниде в размышление, хотя ведати о славе небесней, и како тысяща лет пред Господем яко день един. И о сем ему непрестанно пекущуся и молящуся усердно. И некогда стоящу ему в церкви о сем размышляющу, видит: и се влете некий малый и зело прекрасный птищ и таковы благолепный, иже и поятию человеческаго разума непостижный. Инок же зело птищу удивися и желанием уязвися, хотя разсмотрити красоты его, и прииде близ того, птищ же отлете. И той шествуя по нем, и птищ излете на праг церковный, и старец приближися к нему, и птищ излете из церкви, и старец изыде. И показася ему, яко бы изшедши точию вне монастыря, и бе ту прекрасных цветов поле и древне чудное. И птищ возлете на древо, нача чудно и сладкопеснено пети, яко в забытие прийти иноку: не ведый колико стоя, токмо радуяся и веселящася птища красоте и песней и оному чудному и цветовидному полю, мняше точию, яко между святыя литургии и трапезнаго вкушения медлению быти...
[Далее рассказывается, что инок, сам того не замечая, прослушал чудесного пения 300 лет, и когда вернулся в монастырь, то его не могли признать и монахи удивлялись его воспоминаниям трехсотлетней давности, только игумен сообразил, в чем дело.]
...Игумен же прозорлив сый разуме, что ему бысть, удивися зело величию Божию и возрадовася душею и рече: «Преблажен еси, господине отче, великия благодати удостоился еси от Бога, еже видети славу и веселие праведных, иже триста лет за три часа не вмениша ти ся». И восприем его введе в монастырь и созва братию, повеле паки вся яже о себе сказати. Сия братия слышавше, в радости и умилении начаша многи слезы проливати и тоя славы приложиша к трудом доступати. Старец же оный пребы точию три дни в монастыре и преставися в совершенную и вечную радость, иже уготова Бог любящим его.

О УЧАЩИХСЯ ЗЛЫМ ЧАРОДЕЙСКИМ КНИГАМ И ЧЕРНОКНИЖНЫМ НАУКАМ
ГЛАВА 137
В Толете граде Гишпаньского государства удивлению достой• ное дело сотворися. По обыклости бо тамо живущих от многих стран в сие господарство учения ради приезжаху. В сем же граде Толете между добрых училищ училище чернокнижным наукам, юноши же неции от Свении и от Баварии в сем училищи дел неприязненых учахуся и во учении том дивныя и ко уверению неподобныя речи слышавше...
[Далее рассказывается, как ученики такого училища потребовали от своего учителя, чтобы он показал воочию «действо дел сатанинских».]
...Егда же прииде день нареченный, изведе их вне града на поле и мечем своим черту круглую окрест их сотвори, завеща же под лишением здравия живота, да пребудут в черте со всякою твердостию и безстрашием непоступно, ниже какову льщению и страхованию подпадати, и ниже что прияти или подати, со всеми силами укрепитися и от всего охранялся, стояти. И тако во окружении оном утвердив их, отиде вмале подале, нача проклятою наукою своею демонов призывати и многое множество обычаем воинских полков демонов показася. Обступиша же круг оный, начата ко юношам приступати, из луков и пищалей замеряти, копиями верзати и мечьми, близ приезжающе, наполы хотяше их разсекати и всеми образы устрашающе нестерпимо хотяще сих из черты изгнати.
И не учинивши по своему зломыслию сим образом воины злобы своея, действо применишася, воинство же яко отиде. И придоша лики девиц прекрасных, не удобь сказуемых лепотою, зело украшены одеждами, и начаше танцы строити, и всяко преблаж признать и монахи удивлялись его воспоминаниям трехсотлетней давности, только игумен сообразил, в чем дело.]
...Игумен же прозорлив сый разуме, что ему бысть, удивися зело величию Божию и возрадовася душею и рече: «Преблажен еси, господине отче, великия благодати удостоился еси от Бога, еже видети славу и веселие праведных, иже триста лет за три часа не вмениша ти ся». И восприем его введе в монастырь и созва братию, повеле паки вся яже о себе сказати. Сия братия слышавше, в радости и умилении начаша многи слезы проливати и тоя славы приложиша к трудом доступати. Старец же оный пребы точию три дни в монастыре и преставися в совершенную и вечную радость, иже уготова Бог любящим его.

КАКО МАКСИМИЛИАН ПЕРВЫ КЕСАРЬ РИМСКИЙ ВИДЕ ДИАВОЛА, СИДЯЩА НА ПЛЕЩУ РАЗВРАТНИКА МАРТИНА ЛЮТЕРА
ГЛАВА 239
Егда кесарь Максимилиан первый того имене во Ошкургу советование свое царское правя и в год его царского обеда дверем сущим отверстым полаты тоя, идеже кушал, всякому внити невозбранно повелевая, тогда во множестве иных в столовую ону полату вниде Мартин Лютор. Кесарь же присмотрися и уведа, кто сей есть, нача позирати нань, посем прилежнее зря, рече к некоему от предстоящих и от ближних человек сущу чином кравчему: «Иди и ближае приступи ко оному мниху, указуя на Мартина, и смотри прилежно от главы до ножных стоп его и от стоп до главы со всяким прилежанием зри и еже узриши повеждь ми». Великий же он кесарьский ближний человек шед со всяким прилежанием оглядав Мартина...
[Далее говорится, что посланный ничего особенного не заметил.] ...Тогда рече кесарь: «Аще еси не видел, ниже видети можеши, то аз еще вижду, за еже благость Божия откры ми, — сказую вам: вижду злато демона, мрачнаго нечистаго духа на плещу оного мниха седяща, и ты сего в животе своем достигавши, аз же первее умру. Сей монах проклятый велие сотворит Христианом развращение и многи отторгает от благочестия и великое содеет несогласие». Человек же он великочестный и инии мнози великия князи, приседящии кесарьстей трапезе приемше сие, в книги вписаша, последи же збысться провозвестие сие, егда изыде от лютого того тминьское многое развращение слабое же и удобопадежное учение.

БАСНИ ЭЗОПА
Басни Эзопа были переведены с древнегреческого на русский язык в 1608—1609 гг. «государевым толмачем Федором Касьяновым сыном Гозвинским». Первый перевод назывался «Книга, глаголема Езоп, поруски, а погречески стихослов, еллински вирши...». Каждая басня сопровождается кратким пояснением ее смысла применительно к человеческим нравам. Сборник открывался «Виршами на Эзопа», сочиненными Ф. Гозвинским, в которых говорится о личности Эзопа, значении и жанровой природе его басен:
Баснослагатель Эзоп не украшен образом,
Прочитай же сего обрящется с разумом;
Плоть — сосудец его и не зело честна,
Но душа в нем живущая зело изящна.
Пиша притчами сими зверския нравы
И в них изображает человеческие справы:
Птицами и рыбами поставль основание
И над баснами творит нам истолкование.
В 1674 г. в Москве переведено 133 басни Эзопа с немецкого языка А. Виниусом, а в 1675 г. — в Симбирске с польского языка Петром Кашинским. Басни Эзопа входили в сборники XVII в. наряду с русскими пословицами и повестями, с притчами «Стефанит и Ихнилат» и другими переводными произведениями. До сих пор не было ни одной полной публикации даже первого перевода басен Эзопа.

О КОМАРЕ И О ЛВЕ
Комар пришед ко лву, рече: «Ниже боюся тя, ниже сильнейши еси мене, аще и укусишь мя, кая ти есть сила и крепость, яко дрожиши ногами и грызеши зубами. Сие же на службах бранящиеся творят. Аз же зело есть тебе сильнейши, аще же хощеши, изыдем на брань». И вострубив, комар полете, угрызая окрест носа его, безвласное лвово лице грызый. Лев же своими ногтями драше самого себе, донележе изнемог, лежаше. Комар же, победив лва, воструби и бедную песнь воспев, полете. Паук же сеть извязав паучиную. Во ню же летя комар впаде, и паук его снеде. Снедаемый же комар плакате: «Яко с великими воюяися, от малаго животнаго паука погибох».
Толк. Притча к победившим великих, от малых же низложенных.

О КОНИКЕ, СИРЕЧЬ О КУЗНЕЧИКЕ, И О МУРАВЛЕ
Во время осени и зимы пшеница поспеющим муравли зимою от трудов своих питахуся. Коники же умирающе просиша у муравлей пища. Муравли же рекоша к ним: «Чесо ради весною не собирали есте пищи?» Они же рекоша: «Недосуг было, ибо в мусики играюще пехом». Муравли же, восмеяшась, глаголюще: «Но аще в весненное время пелесте играюще, ныне, зимою, согревающе пляшете».
Толк. Притча являет, яко не подобает никому же с небрежением всяко вещи жити, да некогда со скорбию бедствовати будете.

О ЛИСИЦЕ И О КОЗЛЕ
Лисица и козел жаждуще влезоша в кладез. И егда напившися, козел смотряше и, неизходное место видев, усумъвнеся оттуду изысти. Лисица же рече: «Дерзай, козле, потребное аз нечто убо имать себе и тебе к свобождению умыслих. Стани прост, предние ноги к стене приложщи, и роги такожде наперед поклонивши. Аз же потеку, скочив чрез твои плечи и роги, и из кладезя тамо изскочив, посем и тебя отселя извлеку». Козел же увери словесем ея, сие дело готово сотвори. Она же, тако от кладезя по его плечам искочивши, скакаше окрест устия кладезнаго, веселяшися. Козел ю обличаше, яко преступила есть обеты и не сотвори по своему завету. Лисица же к нему рече: «Но аще бысть толику разуму имел, о козле, елико в своей браде имееш власов, не первие вшел бы еси в кладез, прежде даже не размотрив низходное от него».
Толк. Притча являет, яко тако и разумному мужу подобает преже конец зрети вещей, по сем же тако к вещем приступати.

О ВОЛКЕ И О ЖАРАВЛЕ
Волку в шее кость увязне, жаравлю мзду дати обещав, аще главу свою вложи, кость из шеи волчьи извлечет. И жаравль на мзде долгою своею шеею извлекши кость от злестраждущаго волка мзды прошаше. Волк же возсмеявся и зубами стиская рече: «Довлеет ти ся мзда едина, яко от волчих уст и зубов всеядных изнесл еси главу свою целу, ничто же не пострадавши».
Толк. Притча к мужем, иже от бед спасшеся когда, благодетелем же сицевая воздают злобою благодать.

О ЛАСТОВИЦЕ
Ластовица с вороною о красоте пряхуся. Отвещавши же ворона к ластовице рече: «Но убо твоя красота в весеннее время процветает, мое же тело зиму удобь претерпевает».
Толк. Притча знаменует, яко крепость плоти лутчи есть благолепия.

ФАЦЕЦИИ
Фацеции, или жарты, — небольшие шуточные рассказы и забавные анекдоты. Они переведены с польского языка на русский в конце XVII в. В Польшу они попали из популярного в Европе сборника итальянского писателя XV в. Паджо Браччолини.
Текст печатается по исследованию: Державина О. А. Фацеции. Переводная новелла в русской литературе XVII века. — М., 1962.

О НЕКОЕМ СЕЛЯНИНЕ, ИЖЕ СЫНА СВОЕГО В НАУЧЕНИЕ ПРЕДАДЕ
Селянин некий со множеством имения предаде сына во учение словесного наказания во едину от краковских школ, но сын в праздности пребывая, не латински глаголати желах, но иде же рюмки гремят, тамо пребывал и изнури все, еже ему отец даде, возвратися ко отцу, еже хотя еще взята от отца. Отец же, аще и простяк, но помысли: «Вда много, а еще просит. В толикой тщете будет ли что лутчшее в сыне?» И хотя сына вопросити, како что по латыни, но не ведяше. Прилучися же ему во оно время навоз копати, сыну же стоящу на празе и дивящуся трудам его. Отец же вопроси: «Сыне, како по латине вилы, навоз, телега?» Сын отвеща: «Отче, вилы по латыни видлатус, гной — гнаатус, воз — возатус». Отец аще и неведок, обаче уразумел, яко сын за школою учился, а не в школе, удари его вилами в лоб и вда ему вилы в руки, глаголя: «Отселе учися вместо школы в хлеве: возьми видлатус в рукатус и клади гнаатус на возатус и будет ти видлатус ператус».
Не вскоре будет философ,
Кто сердцем привязан у сох.

О ТАТЕ, ИЖЕ ПРИДЕ КРАСТИ ПИАНИЦУ
Тать красти влезе в дом некоего пияницы, иже все еже име стяжание без остатку пропи, обаче пияный оный услыша татя в дому ходяща и ищуща, что взята, ничесоже обретающа, изыде к нему и рече: «Брате, не вем чесого зде в нощи ищеши, аз уже и в день обрести ничего не могу».
Пуст весьма той дом бывает,
Кто все охотно в пиянстве пребывает.

О ПЕКШЕМ ЯЙЦО НА СВЕЩИ
Некий старец имеяше у себе единого ученика. Во едино время по обычаю своему иде старец в церковь на молитву, единого ученика в келий оставив. Ученик же его, видев яйца лежащи много и чая, яко старец его не скоро из церкви приидет, и взяв едино яйцо, хотяще испещи на углех, но бояся, егда како старец скоро приидет в келию и услышит смрад и оскорбит его. И сице домыслися: взем ниту и яйце по концам увяза и возжег свещу, печаше яйцо на свещи, того ради, дабы смрада в келий не было. Внезапу толкнув в двери старец и в келию вниде, и видев его сице творяше, сварися на него вельми и удивляся новому и необыкновенно му печению яйца и рече ему: «Бес ли тя научи тако творити?» Той же поклонився ему и убоявся старца отвеща ему и рече: «Воистину, отче, той мя научи и сотворил». Бес же невидимо в угле храмины начата вопити: «Напрасно оклеветаеши мя. Аз убо аще и многолетен есмь и многокознен и многопрелестен, но сицевыя штуки не видев, ниже в уме моем когда помыслил у иного кого прежде сего видех. Сего ради и сам сему присматриваюся и великим удивлением удивляюся». Тогда ученик паде на ногу старцу, прося прощения, глаголя: «Прости мя, отче, Господа ради, яко ото своея мысли соблазнихся и сотворих сие». Воистину не всякому злу демон нас научает, Егда кой человек сам в злых делех присно пребывает.

ЖЕНА ГРАМОТЕ НАУЧИЛА МЕДВЕДЯ
Некий благоплеменитый человек честный, имея в селе своем попа и по некоему оклеветанию разгневася на него и повеле взяти на нем великую пеню. Поп же милый прося да отпустить ему. Он же рече: «Аще не хощеши дати пени, то научи медведя грамоте». Пришед убо поп в дом свой зело печален, попадья же вопроси о прилучай нашедшия печали. Он же извести ей, како господин пеню возложи и даде ми во двоем на волю — или пеню дати, или медведя грамоте научити, и како сие обое тяжко и неудобно, паче же грамоте зверя учити. Слыша сие попадья рече: «Господине мужу, паче удобнее грамоте научити медведя, неже толикую пеню платити. Аз ти сие сотворю и не во многое время медведя грамоте изучю». Поп сему обрадовася, взем у господина медведя, приводе его в дом свой. Попадья же прикормила прежде медведя и приучила к себе, и прием книгу, прокладывала между листами блинами и учила медведя блинов искать, листы обращати и моркотати, и тако его за блинами выучила книгу держати и листы превращати. Поп, видя сие, хитрости жены удивися, приводе медведя к господину и, показуя учение, посади медведя, даде книгу. Медведь же яко обыче блинов искати, нача листы обращати и говорил по книге по своему языку: «Мру, мру, мру!» Господин же зело увеселися о сем и вину попу остави.
Того ради можеши молвить смеле,
Иже жена хитрое зелье.

МУЖ УТОПШУЮ ЖЕНУ ПРОТИВУ ВОДЫ ИЩЕТ
У некоего мужа жена бе зело упорна, всегда противно ему глаголющи. И некогда случися им итти через реку, и жена утопе. Он же многих наят з бограми, повеле сию искати противу воды. Чело вецы же зрящи глаголют ему: «Что, — рече, — тако противу обычая твориши? Когда повелось кому мертвому противу воды плыти?» Он же рече: «Вем аз жены моей обычай, яко жива будучи не згодися со мною, и в пригоде сей тако о ней разумею, яко зело бе упряма, того ради противу воды плыти ей».
Верь ми, егда жену получиши упряму и сварливу,
Не даст ти поспати, яко кашель во всю ношную годину.

Были два друга, которых объединяли общие лукавые дела. Они крутились среди людей, многих хитро обманывая и прельщая. Но один из них покаялся, оставил друга своего и скрылся в яме или пещере в лесу. И много лет там жил в жестоком покаянии и сделался весьма добродетельным.

Другой же, не зная, куда делся приятель, в поисках его обошёл всю ту землю. Услышав от людей, что некий человек в таком-то лесу скрывается в пещере, он подумал: "Не это ли друг мой?" — и сразу же поспешил с проводниками в то место. Увидев там, что это и есть его друг, возвеселился и стал его соблазнять, прельщать, рассказывая, что в мире великое изобилие, а люди просты во нравах. Говорил: "Если пойдёшь со мной, вместе мы разбогатеем".

Но тот, погружённый в страх Божий, никак не мог на то согласиться, а друг непрестанно и неотступно словами выманивал его из пещеры. И тогда первый, вспомнив прежнее своё мошенничество, замыслил не только сам от своего прельщения избавиться, но и друга освободить (думаю, что это было от Духа Божьего). Он якобы согласился пойти с другом, сказал: "Брат мой, если можешь отвалить камень от входа и извлечь меня, пойду с тобою на наше прежнее дело". А та ямина отовсюду была загорожена и имела только одно малое оконце, и то было закрыто большим камнем. Мошенник обрадовался злому своему успеху, отвалил камень и извлёк друга. Возрадовались они друг другу, расцеловались и пошли, вспоминая, как прежде людей прельщали, и думая, как бы им на первые дни раздобыть что-нибудь на потребу.

Вдруг остановился пустынник, бывший в яме, и сказал приятелю: "Я, брат, забыл в пещере мешочек серебра ещё прежней добычи, давай возвратимся и возьмём". И жадный приятель с радостью согласился: "Давай возвратимся, любезный мой друг!" И когда вновь пришли они к той ямине, пустынник сказал приятелю: "Брат, я, просидев много лет в пещере, силы лишился. Спустись-ка ты, возьми в изголовье ложа мешочек с серебром и принеси". Тот немедленно в пещеру спустился. Пустынник же со тщанием завалил вход камнем и так своего друга-мошенника добрым лукавством перехитрил. И, подойдя к оконцу, сказал: "Возлюбленный мой брат и товарищ, надеюсь на щедроты Божьи, что и ты исправишься так же, как и я. Молю, сиди только и оплакивай грехи, коими мы прогневали Господа Бога, коварно обольщая нашу человеческую братию, которую подобало бы нам любить как самих себя. Мы же дьявола любили и по воле его служили. Прошу, сиди и кайся о грехах своих!"

Мошенник же, думая, что тот хитрит, просил выпустить его, никак не хотел оставаться. Пустынник же крепче пещеру закрыл и стал возвещать другу грехи, напоминая о суде и муках и увещая духовными словами. И, усердно ему от сердца служа, непрестанно молил о нём Господа, но твёрдо решил его не выпускать. Тот же сперва гневался и ругался, но помалу умилился молитвами брата и благодатью Божьею обратился во благую волю. И так оба, преподобно пожив в пещере, скончались.

Как некий милосердый царь научил бояться суда Божьего

Один царь никогда в своей жизни не был весел, никогда не улыбался. Князья просили брата того царя, чтобы узнал, почему тот скорбит и пребывает в непрестанной печали. Царь обещал рассказать. И повелел выкопать ров глубокий, засыпать его наполовину углями горящими и над тем рвом поставить престол ветхий и трухлявый. Над престолом же повелел повесить на тончайшей нити острый обнажённый меч, а пред престолом поставить стол со множеством разных брашен и дорогого вина. Позвав брата, посадил его на том ветхом и трухлявом престоле над тем углём и поставил окрест его четырёх мужей с обнажёнными мечами: одного против сердца, другого сзади и двух по обеим сторонам — и приказал всем им мечи на брата направить. Потом велел привести музыкантов, чтобы играли.

И сказал царь брату: "Ешь, пей, радуйся и веселись!" Брат же возразил: "Как могу веселиться, если отовсюду мне угроза! Посмотрю вниз — там огонь, вверх — оттуда меч хочет голову мою отсечь, и так не смею повернуться на этом престоле, дабы не разрушился и я не упал в огонь. Со всех сторон мечи меня могут поразить. Не до веселья мне, одну лишь погибель непременную вижу".

Тогда сказал царь брату: "Как ты, видя устроенное не к погибели твоей, а к поучению, не хочешь пить и есть и не можешь веселиться, так же и я всегда в страхе. Посмотрю мысленным взором ввысь, вижу там Судью моего, Который будет меня судить; Ему известны все мои деяния, Ему же дам отчёт за дела, слова и мысли и за то приму суровый суд. Вниз посмотрю — думаю об огне адском, муке лютой и о всех, с которыми и я буду осуждён, если хоть в одном смертным грехе отойду. На себя взор свой направлю — вижу грехи мои, которые пред Богом сотворил. А вперёд устремлюсь взглядом — помышляю смерть мою, к которой приближаюсь с каждым часом, но не знаю ни часа, ни места, как и где мне конец будет. Посмотрю налево — вижу демонов-врагов, которые днём и ночью ищут душу мою и мешают избавлению моему. Направо — вижу ангелов Божьих, которые посылают мне благие мысли и благие желания, а я их не приемлю и не творю… И когда всё это осознаю, никак не могу быть весел в этом прелестном мире, на моём ненадёжном престоле".

О славе небесной и вечной радости праведных

Инок некий, совершенный в добродетелях, размышлял, желая узнать о славе небесной и о том, почему пред Господом тысяча лет как один день (Пс 90 [89]. 5). Непрестанно думал и усердно молился. Однажды, стоя в церкви и размышляя об этом, увидел он, как влетела в храм маленькая красивая птичка, такая, что не постичь человеческим разумом. Желая рассмотреть красоту её, инок приближался к ней, а птичка отлетала… Направляясь за нею, вышел инок из монастыря. И тут показалось ему поле прекрасных цветов и пречудные деревья. А птичка взлетела на дерево и так сладко пела, что инок пришёл в забытьё. Стоял неизвестно сколько и радовался красоте птички и того цветущего поля. А думал, что сейчас время между Литургией и вкушением трапезы.

И тут птичка стала невидимой, а инок оказался у врат монастыря. Он захотел войти, но не узнал привратника, и привратник не узнал его и не пускал, словно чужого. Инок объяснял, что он вот только что, после Святой Литургии, ненадолго вышел из монастыря. Привратник же отвечал на это: "Я не видел, как ты сейчас выходил, и не знаю, кто ты". Так они долго спорили. Старец молил привратника, чтобы тот сообщил о нём наставнику отцу игумену, и привратник сообщил.

Игумен пришёл ко вратам и начал спрашивать инока, кто он, из какого места и из какой обители. Старец восклицал: "Я из этого монастыря, отче! Сегодня после Святой Литургии вышел и лишь малое время пробыл вне монастыря". Игумен же сказал: "Я тебя не только здесь, но и в окрестных лаврах и скитах никогда не видал". Изумлённый инок спросил: "Да ты ли это, отче, наш отец?" — и назвал имя своего отца настоятеля. И сказал игумен: "Нет, чадо, тот, о ком говоришь, был много лет назад, из книг известно, что уже триста лет минуло по смерти его. Но думаю, что ты от Бога послан к пользе нашей. Поведай, кто ты и что с тобою приключилось?"

Старец всё о себе подробно рассказал: как, живя в обители, размышлял о сладости праведных после смерти, и о славе небесной, и о том, почему пред Господом тысяча лет как один день, и как прекрасная сладкоголосая птичка увела его на чудесное поле, и в какой радости он слушал её пение. "И кажется мне, — сказал инок, — что прошло не более трёх часов, как я вышел из этого монастыря".

Прозорливый же игумен понял, что произошло, удивился Божьему величию и, возрадовавшись душою, сказал: "Преблажен ты, отче! Ты удостоился от Бога великой благодати видеть славу и веселье праведных, потому триста лет показались тебе тремя часами". И, приняв его, ввёл в монастырь, созвал братию и велел вновь всё о себе рассказать. И все, услышав рассказ пришельца, радостно прослезились и впоследствии большие труды приложили к достижению той славы. А пришедший святой старец прожил только три дня и преставился в совершенную и вечную радость, которую уготовил Бог любящим Его.

Враг не терпит союза любви

Шла дорогою старуха и увидела грустного юношу, сидевшего с мешком серебра. "Почему невесел, о чём печалишься?" — спросила баба. "Один человек сотворил мне много зла, — отвечал юноша. — Я же хочу воздать ему за это, но не могу. Замыслил поссорить его с женою, но как это сделать — не знаю. Хоть я и дьявол, но в словах не искусен. Знаю, славная женщина, что ты сможешь. Бери это серебро и сотвори, что я хочу". Баба взяла серебро и сказала: "Сотворю по твоему желанию".

Стала баба приходить в дом того человека (она была знакома с ним) и втёрлась к нему в доверие. И начала помалу нашёптывать жене: "Муж твой нарушил взаимное с тобою обещание: видела я девицу, пришедшую к нему и получившую какую-то одежду за нечистое дело". Придя же к мужу, сказала: "Была я у службы Божьей, стояла в тайном месте и видела, как жена твоя совещалась с клириком и назначала место, где бы им, встретившись, совершить скверное дело".

Начало ссоры, то, чего разными лукавыми способами не мог добиться мастер всякой злобы, дьявол, эта злая баба сотворила за короткое время. Жена, наущённая словами бабы, лишь плохое думала о муже. И когда за ужином, печальная, она не захотела есть, пала мужу на сердце мысль о клирике, о котором ему баба сказала. Он стал подозревать жену.

Тем временем старуха вновь пришла к жене и, якобы жалея её и желая ей доброго согласия с мужем, сказала: "Я спрашивала одного человека, и он посоветовал, чтобы ты тайно своими руками отстригла бритвою от бороды мужа волосы и подложила их мужу в еду, и тогда он возненавидит блудниц, а тебя вновь сильно полюбит". Женщина, желая вернуть любовь мужа, решила это исполнить. А мужу баба сказала, что жена его, сговорившись с клириком, хочет ночью убить его ножом — пусть будет осторожен!.. Наступила ночь, жена легла, тайно принеся с собою бритву, а муж притворился спящим. И только она хотела тихо отстричь волосы, муж, схватив её за руки, закричал громким голосом. Принесли светильник, прибежали позванные соседи и сродники. Муж хотел вести жену к судье, а сродники и соседи не давали сделать этого, зная об их прежней чистой жизни. И были ссора и шум великий.

Дьявол же сказал той проклятой бабе: "Я много лет только и думал, как поссорить мужа с женою, ты же за несколько дней сотворила ссору. Воистину адский у тебя язык, и достойна ты получить свою мзду!" И, схватив её с душою и телом, унёс в адские места.

Узнать обо всём этом было дано некоему добродетельному священнику, который пришёл к тем мужу и жене и научил их вернуться к прежней любви.

О пьянице, продавшем душу дьяволу

Пьяницы разговаривали в корчме: что будет со всеми и каково душам, отошедшим отсюда. Один говорил: "Напрасны эти разговоры о душах! Попы обманывают нас, возвещая жизнь души после смерти, хотят этим разбогатеть". Собутыльники смеялись. Так они сидели и пили, когда в корчму вошёл человек здорового вида, сильный, высокий, и сел вместе с ними. Велел корчмарю поставить доброго вина, и начали пить все вместе. Незнакомец спросил, о чём беседа, и пьяный, над которым смеялись, сказал: "Говорили о душе. Вот если бы кто мою душу захотел купить, то я не пожалел бы, продал. И сколько бы за неё ни получил, всё бы отдал корчмарю за вино, за всех нас!"

Дружки снова засмеялись, а пришедший сказал: "Я как раз такого продавца ищу, хочу купить душу. Какую цену возьмёшь?" Пьяница, щёлкнув пальцем под щекой, сказал: "За столько!" Купец достал из кармана серебро и положил цену вина. И пили все без заботы, и обносили их большими сосудами. Когда же наступил вечер, купивший душу у пьяницы сказал: "Мне пора, но пока не разошлись, рассудите: если кто купит коня, а тот будет в узде, то не с уздою ли возьмёт коня покупатель?" Все ответили: "Так!" Тот бедняга, что продал душу, от страха затрепетал как лист. А купец, древний змий, торжествуя, выхватил его и понёс ввысь — и душу, и узду, то есть тело. И отнёс в тартар, в вечную, нестерпимую муку, ибо то был древний враг — дьявол в образе человеческом.

Ибо кто покупает души? Только он!

О том, как князь сотворил дивное покаяние и победил демонские козни

Жил за городом благонравный иерей, державшийся святых обычаев. Люди шли к нему отовсюду как к пастырю, шли ради его добродетели, чудного жития, поучения и исправления. Как-то в Великий пост собралось к нему на покаяние множество народа. Князь города того, увидев это, подумал: "Надо бы и мне, более всех согрешившему, искать себе такого пастыря и лекарства от грехов, ибо я грабитель, губитель, грешник пред Богом и ближними — пред братиею моею, пред всеми людьми". Потом подумал: "Может ли мне, такому грешнику, покаяние помочь?" Всё же первая мысль победила, и он пошёл к тому доброму отцу иерею исповедать свои грехи.

Когда исповедался, сказал ему добродетельный отец: "Подобает тебе, чадо, принять лекарство на струпья духовные — епитимью. Можешь ли, как Церковь приняла, пятнадцать лет понести заповеданное мною?" Князь сказал: "Смилуйся, не могу". Иерей спросил: "А семь лет?" И потом: "А три года?" Потом: "А три месяца?" Князь отвечал: "Не могу, отче святый, этого понести, привыкши в слабостях моих жить". Тогда сказал отец: "Можешь ли каяться одну ночь, один в храме, что пред городом, бдеть в нём за отпущение грехов, пребывая в сокрушении сердечном?" Одну ночь князь согласился быть в храме. Священник, наставив его, ушёл. Князь же, войдя в церковь, размышлял: "Лучше мне покаяться от сердца теперь, чем когда приступит предсмертная немочь!" И стал пред алтарём в сокрушении сердца, прося отпущения своих грехов.

Уже глубоким вечером некто из святых мужей увидел, как демоны собрались со всей страны. Один, старший надо всеми, говорил: "Лишимся друга нашего великого, если пребудет в покаянии, все знаете, что он нашим был! Постарайтесь же кто-нибудь, чтобы он расслабился или испугался и сбежал. И он опять нашим будет. Есть ли между нами такой, кто смог бы его изгнать?"

Вызвался один демон. Он принял вид сестры князя, которую тот почитал и любил и повелением и советом которой делал всё, ибо была она очень добра и мудра. В образе сестры, в наряде княжеском, вошёл демон в церковь и заговорил: "Брат любезный! Это же безумие! Ты можешь и по-другому умилостивить Бога! Как осмелился стоять в этом храме, в пустынном месте, без слуг, без охраны? Знаешь ведь, сколько у тебя ненавистников, придут — на части рассекут. Молю тебя, выйди! Если же не послушаешь, то не называй меня больше сестрою своею". Князь отвечал: "Дано мне за епитимью пребыть в сем храме эту ночь. Иначе не приму отпущения великих моих грехов. Уйди, сестра, не досаждай мне! Не уйду отсюда, д