Mongoose

— Ваше Высокопреподобие, насколько я могу судить по Вашему возрасту, Вы пришли в церковь в то время, когда «моды» на православие еще не было. Расскажите, пожалуйста, как это случилось?

— Не было не только «моды» на православие, не было даже возможности исповедовать православную веру и при этом оставаться полноценным членом общества. Я в течение одиннадцати лет учился в специальной музыкальной школы и за эти годы не встретил там ни одного верующего человека. Сейчас, конечно, я знаю о многих из своих соучеников, что они были верующими, но тогда все это скрывали.

Из нашей семьи первой пришла в Церковь моя мама: ей было тогда 38 лет. Я был крещен в одиннадцатилетнем возрасте — тайно, на дому. В тринадцать лет начал ходить в церковь Воскресения Словущего на Успенском вражке: там часто служил митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, а настоятелем был протоиерей Леонид Ролдугин замечательный проповедник. В пятнадцать лет меня пригласили в алтарь, и я начал прислуживать и читать за богослужением. Это давало мне огромную радость. Православное богослужение пленяло своей глубиной, какой-то неземной красотой, значимостью каждого слова и каждого литургического действа.

Жил я рядом с этим храмом, а школа находилась в двух кварталах. Поначалу никто в школе о моем «увлечении» Церковью не знал, но однажды я, стоя в стихаре на солее, заметил в толпе молящихся одну из своих преподавательниц. Встретившись со мной взглядом, она кажется, больше испугалась, чем я: она сделала вид, что это не она, и поспешно покинула храм. Спустя некоторое время мой учитель по гармонии во время урока с большим волнением сообщил мне о том, что меня видели «там». Он просил, чтобы я прекратил ходить «туда», а то меня выгонят из школы. Я ответил, что эта просьба для меня невыполнима. В общем, дело замяли, и я спокойно доучился. Потом даже поступил в консерваторию.

Большое впечатление на меня оказали две поездки в Грузию, во время которых я иподиаконствовал у Святейшего Патриарха Грузинского Илии, а также посетил несколько замечательных монастырей, в том числе Бетанский монастырь, расположенный в горах. Там общался с отцом Иоанном Шеклашвили (он теперь, кажется, в старостильном расколе); беседы с ним оставили во мне глубокий след. Много раз ездил в Псково-Печерский монастырь и там общался в основном с двумя людьми — отцом Иоанном Крестьянкиным и известным иконописцем отцом Зиноном. Неоднократно встречался и беседовал также с отцом Кириллом в Троице-Сергиевой Лавре.

Несколько раз мне посчастливилось принимать участие во встречах верующей молодежи с митрополитом Сурожским Антонием: эти встречи происходили тайно, на частных квартирах, куда набивалось по 50-60 человек; атмосфера напоминала раннехристианские собрания «дверем затворенным», «страха ради иудейска». Владыка Антоний производил неотразимое впечатление, и встречи с ним запомнились мне на всю жизнь. С Владыкой Антонием я потом многократно встречался и в Англии.

Там же, в Англии, мне посчастливилось неоднократно посещать отца Софрония, ученика преподобного Силуана Афонского, который отнесся ко мне с отеческой любовью. Он мне много рассказывал об Афоне и о святом Силуане, а также о различных сторонах духовной жизни. В последний раз я виделся с ним за три недели до его кончины, и мы беседовали без перерыва более четырех часов. О времени своей кончины он знал заранее.

Из московских клириков я близко общался с отцом Александром Шаргуновым и отцом Валентином Асмусом. Отец Валентин тогда был молодым диаконом, ходил в малиновой тройке из тонкого вельвета, носил золотые карманные часы и слыл монархистом (что по тем временам было чем-то экстраординарным: никакой «моды» на монархизм тогда, конечно же, не  было). Отец Валентин открыл мне доступ в свою библиотеку, которой я пользовался в течение нескольких лет. Иногда я приходил к нему часов в семь вечера, и мы за чашкой чая беседовали до полуночи. В полночь я выражал готовность отправиться домой в связи со скорым закрытием метро, и отец Валентин спрашивал: «еще чаю?»; тогда я уже оставался у него до открытия метро, и вся ночь проходила в беседе на разные ученые и богословские темы.

— Кто из тех людей, о которых Вы упоминали, оказал на Вас наибольшее влияние, кому Вы особенно благодарны?

— Благодарен всем упомянутым   людям. Наибольшее влияние на мое становление как священнослужителя и богослова оказал, наверное, Владыка Антоний – своими книгами, всем своим обликом, своим мировоззрением.   

— Вы самый молодой и самый известный богослов Русской Православной Церкви, Вас высоко ценят за рубежом: в прошлом году Вам была присвоена степень почетного доктора Свято-Сергиевского института в Париже, Вы читаете лекции в учебных заведениях Великобритании и США. Какой путь нужно было пройти, какое образование получить, чтобы стать ученым такого уровня?

— Своей главной богословской школой я считаю не университет и не Духовную академию, а православное богослужение. В течение двух лет пребывания в Виленском Свято-Духовом монастыре я ежедневно участвовал во всех богослужениях — либо сам служил, либо читал и пел на клиросе. Когда меня затем направили на приход (маленький деревенский приход в «забытой Богом» литовской деревне), я ежедневно совершал все богослужения суточного круга без сокращений: начинал в 2.30 утра полунощницей, затем шла утреня с кафизмами, библейскими песнями и пр., затем часы и литургия; все заканчивалось часам к 11. Вечером служил вечерню и повечерие. Все это было необыкновенно питательно для души. Богослужебные тексты Православной Церкви — неисчерпаемая сокровищница богословия. У меня до сих пор не укладывается в голове, почему в наших духовных школах их не изучают с богословской точки зрения, ведь в этих текстах в рафинированном виде содержится вся догматика, вся аскетика и вся мистика Православия. 

Другим важным формирующим фактором были для меня творения Святых Отцов. Кажется, еще в юности я перечитал всю основную патристическую литературу, имевшуюся на русском языке: ранних Отцов, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Макария Египетского, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, «Добротолюбие». Особенно сильный след во мне оставили писания Исаака Сирина и Симеона Нового Богослова.

Будучи клириком Литовской епархии, я окончил заочно Московскую духовную семинарию и затем Духовную академию. Не могу сказать, что это обучение что-либо прибавило к тому, что я получил путем самообразования. Затем два года преподавал в тех же Московских духовных школах: сначала гомилетику, потом догматику и Новый Завет; вел также факультативный курс греческого языка. После двух лет преподавания, по благословению ректора (тогда им был епископ Дмитровский Филарет) и по решению ученого совета, был направлен в Оксфордский университет, где в течение еще двух лет писал докторат о преподобном Симеоне под руководством замечательного богослова епископа Диоклийского Каллиста.

Два года в Оксфорде были для меня очень важным временем. Темой моей работы был «Преподобный Симеон Новый Богослов и православное Предание». Фактически я писал гораздо больше о православном Предании, чем о преподобном Симеоне. Тема Предания с этого момента стала главной темой всех моих богословских книг. Должен сказать, что пребывание в инославной среде очень способствует углубленному изучению своей собственной традиции, которую мы часто не знаем и не ценим, потому что воспринимаем как нечто само собой разумеющееся и не требующее специальной апологии. В инославной среде православный ученый, хочет он этого или нет, становится апологетом своей традиции, а это очень важно для его собственного формирования. Думаю, что именно благодаря этому с научной точки зрения я в Оксфорде узнал о православии гораздо больше, чем за все предыдущие годы пребывания в православной среде.

В Оксфорде, работая над книгой о преподобном Симеоне, я получил такой мощный научный заряд, что его мне хватило еще на несколько последующих книг — в частности, о Григории Богослове и об Исааке Сирине. Изучать преподобного Исаака в оригинале я начал под руководством выдающегося сиролога профессора Себастиана Брока: он занимался со мной сирийским языком, и мы вместе читали беседы из открытого им в 1983 г. «второго тома» сочинений преподобного Исаака, которые я затем перевел на русский язык.

— Скажите, обязательно ли ехать учиться за рубеж, чтобы получить хорошее богословское образование? И куда лучше «направить стопы своя»?

— Думаю, что когда-нибудь, если нам удастся создать свою сильную богословскую школу, нужда в стажировках за рубежом может отпасть сама собой, но пока что это необходимо. Дело в том, что наше духовное образование на протяжении восьмидесяти лет развивалось в полной изоляции от мировой богословской науки: до сих пор во многих наших духовных школах используются учебные пособия XIX века. А на Западе в течение XX столетия богословская наука сделала громадный скачок и в библеистике, и в патристике, и в церковной истории и в других областях. Игнорировать все это колоссальное богатство только на том основании, что оно накоплено в инославной среде, недопустимо.

«Куда направить стопы?» Есть три варианта. Можно учиться на богословском факультете светского университета (Оксфорд, Кембридж, Сорбонна, Гей-дельберг, Принстон и т.д.). Туда трудно поступить, и там очень высокие научные требования, но зато и результат может быть более впечатляющим, чем в других случаях. Второй вариант — поступить в какую-либо инославную школу (католическую или протестантскую). Третий вариант — поехать в православное учебное заведение, например, в Афинский или Салоникский университет, в Свято-Сергиевский институт в Париже, в Свято-Владимирскую семинарию в Нью-Йорке. Я выбрал первый вариант и не пожалел. Но знаю немало молодых людей, которые выбирали другие варианты и достигли больших успехов в научной работе.

— Отец Иларион, можно деликатный вопрос: Вы монах.  Что или кто сыграл решающую роль в выборе такого призвания? Вы никогда не раскаивались в своем выборе?

— В своем выборе я не раскаивался ни одной секунды — даже в самые трудные моменты жизни. Быть монахом — великое счастье, потому что монашество дает возможность отдавать все свои силы служению Богу, Церкви и людям. Только нужно учитывать, что к монашеству у человека должно быть особое призвание. Если этого призвания нет, а человек принимает постриг — либо по молодости, не подумав о последствиях своего
решения, либо под воздействием неопытного духовника — это может привести  к жизненной трагедии. Думаю, монашество  можно  принимать только в том случае, если у человека нет ни малейшего колебания, что это — и только это — его путь. Пока сохраняется хоть тень сомнения, лучше терпеливо ждать и не спешить с принятием ответственного решения.

—  Вы упомянули об ученом монашестве.  Кто такой ученый монах, и чем он отличается от обычного?

— Разделение между монахами образованными и необразованными, между «учеными» и «толчеными», между академиками и простецами — искусственное. Это одна из особенностей современного православного  монашества, в особенности русского. В древности все монахи были в той или иной степени учеными (даже если монах не умел читать и писать, он мог выучить на слух весь Новый Завет или всю Псалтирь).

Сейчас   же   ученый монах — тот, кто уделяет внимание научной, богословской работе, кто занимается самостоятельным исследованием в той или иной области  богословской  науки. Не   всякий   преподаватель духовной школы, принявший монашество, может считаться «ученым монахом»: среди таковых немало людей с начетническим подходом, лишенных научного дара. Архимандрит Киприан (Керн), написавший прекрасную статью об ученом монашестве, говорит о том, что, помимо «ангельского образа», некоторые иноки имеют еще и «помазание науки». Это и есть ученые монахи.

— Вы много говори ли о своих духовных на ставниках. Судя по вашим рассказам, это были люди высокой  духовности. Сейчас нередки случаи, когда молодой человек, желающий найти опытного духовного руководителя, попадает в руки псевдодуховника с сектантскими методами руководства духовной жизнью. В чем отличие настоящего старца от лжестарца? Как молодому человеку избежать опасности попасть в руки младостарца?

— Во-первых, духовного отца надо выбирать с большой осторожностью. Познакомившись с пастырем, не следует сразу же кидаться в «объятия отча» и записываться в духовные чада: надо пообщаться с ним, попытаться почувствовать, что он за человек, насколько он духовно опытен, насколько его внутренний настрой соответствует вашему.

Во-вторых, есть некоторые признаки, отличающие старца от лже-старца, духовника от лже-духовника. Думаю, главным из них является наличие или отсутствие в пастыре уважения к своему духовному чаду как самостоятельной личности. Если духовник с категоричностью настаивает на исполнении своих требований, лишает своих духовных чад какой-либо свободы, ведет себя властно, безапелляционно, как начальник с подчиненными, — то это лже-духовник. Если пастырь, подобно фарисеям времен Христа, «налагает на людей бремена неудобоносимые», то это лже-пастырь. Если старец позволяет себе решать за людей те вопросы, которые только они сами могут решить, — например, жениться ли или принимать монашество, — вмешивается в их личную, семейную жизнь, диктует им свои условия, сводит и разводит мужчин с женщинами и т.д., то это «лже-старец». Как говорит Святейший Патриарх Алексий, «подлинный старец бережно относится к каждому человеку». Именно бережное, осторожное, вдумчивое, уважительное, смиренное отношение к людям должно характеризовать всякого истинного старца, истинного пастыря и истинного духовника.

В декабре 1998 г. Священный Синод Русской Православной Церкви принял Определение, в котором указал на «участившиеся в последнее время случаи злоупотребления некоторыми пастырями вверенной им от Бога властью "вязать и решить"». В этом определении даны четкие указания относительно того, как духовники должны вести себя по отношению к своим духовным чадам. Очень жаль, что далеко не все пастыри прислушались к голосу руководства Церкви.

Для меня примером подлинного старца всегда служил и продолжает служить архимандрит Кирилл, духовник Троице-Сергиевой Лавры. Он человек глубокого смирения, никогда никому ничего не навязывает. В своем интервью, посвященном теме духовничества, он говорит: «Духовного отца надо искать по расположению своей души. Когда вы доверяете своему духовному отцу и сердце ваше раскрывается перед ним... тогда вы чувствуете, что получаете от этого духовную пользу... Если духовник в каком-то отношении не отвечает своим требованиям, вы легко можете его оставить и перейти к другому, который большую доставляет духовную пользу. Тут такого закона, который прикреплял бы, нет». Думаю, что это единственно верный подход. Духовник доложен людей не к себе «прикреплять», а к Богу вести. Как говорит митрополит Сурожский Антоний, духовник должен быть подобен Иоанну Предтече: готовить людей к встрече со Христом, а когда Христос придет, отступить в тень, «умалиться» и дать возможность людям самим строить свои отношения с Богом.

Беседовал иеродиакон Серафим (Петровский)