Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 139

Форма входа

Календарь новостей

«  Январь 2010  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Поиск

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » 2010 » Январь » 22 » Кирилл МИЛОВИДОВ: Диктатура безопасности
Кирилл МИЛОВИДОВ: Диктатура безопасности
10:40
Перед теми, кто занимается помощью семье и ребенку всегда актуален вопрос: «Что в данной ситуации лучше, безопасность ребенка или право семьи на автономию, право ребенка быть в «своих» условиях. С горечью могу констатировать, что в России специалисты органов опеки об этой дилемме мало задумываются. Я бы охарактеризовала теперешнюю ситуацию с детско-родительскими правами как «диктат идеи безопасности»

Можно ли защищать права детей, не разрушая семью? Что важнее -- права ребенка, или права семьи? Как на эти вопросы отвечают российские органы опеки и попечительства, а как Еропейский суд по правам человека? На эти и другие темы мы беседуем с экспертом в области кризисного вмешательства в семью, кандидатом психологических наук Викторией Шмидт. Виктория является соискателем докторской степени в университете Масарика в Брно в Чехии. Тема диссертации «Сравнительный анализ кризисной интервенции в семью в странах Восточной Европы (Чехия, Словакия, Польша)». Кроме того, она является консультантом нескольких проектов по развитию форм семейного устройства в регионах России (Assistance to Russian orphans, Kidsave International, проекты благотворительного фонда Виктория).

Какие права есть у родителей? До какой степени они могут принуждать своих детей к чему-либо?
Международное законодательство в сфере защиты прав ребенка строится на принципе, гласящем, что ребенок имеет право быть услышанным. Однако и родитель имеет такое право. Система институтов защиты прав родителей и детей сбалансирована далеко не во всех странах. Каждый день и не один раз на дню родитель принимает, в общем-то, судьбоносные для себя и ребенка решения. Например, что важнее – помогать ребенку интегрироваться в общество, научаться идти на компромисс, или отстаивать свою позицию, поддерживать в ребенке дух автономии. Вспомните «Войну и мир» – кто готов сказать, что семья Ростовых с их безусловной ценностью любви и поддержки лучше или хуже семьи Болконских с их ценностью порядка и долга? Семья отражает многообразие ценностей, и, вероятно, не закон должен регулировать это многообразие, а разные общественные институции. Родительство не бывает идеальным – за тот или иной подход «платят» и ребенок, и родители. Но это жизнь, и в ее оценках не место противопоставлению белого и черного. Я бы использовала такую метафору: есть и вправду черное родительство, на самом деле, не так часто встречающееся – когда родитель осознанно или неосознанно вредит ребенку в такой степени, что терпеть это нельзя. Но нет «белого» – приемлемое родительство всегда разных цветов, и специалисты-психологи, система образования, культура нужны и для того, чтобы САМ родитель понимал – что в его подходе к воспитанию сила, а что слабость.




Рассматривает ли Европейский Суд по правам человека бедность семьи как «угрозу жизни и здоровью» ребенка?
Однозначно нет. Европейский суд руководствуется тремя критериями при оценке случая: привязанность ребенка и родителей как факт, который доказывает необходимость сохранения ребенка в семье; право ребенка представить свое мнение и требовать его учета (в том числе и желание остаться в семье); право родителей строить семейную жизнь, в соответствии со своими представлениями о религии, воспитании, кормлении ребенка и т.д. Решение Суда по делу «Валовых против Чехии» дает недвусмысленное понимание такой ситуации. Семья Валовых не имела постоянного жилья, и социальные службы несколько раз предупреждали родителей, что если они не смогут обеспечить себя и детей постоянным жильем, дети будут изъяты. Так и произошло. Исчерпав возможности национального правосудия, родители обрались в Европейский Суд по правам человека. Решение суда не только указало на то, что изъятие было неправомочным, но и подчеркнуло, что социальные службы ничего не сделали для улучшения ситуации. Если семья не обладает достаточными ресурсами для обеспечения материальных потребностей детей, но дети и родители привязаны друг к другу, задача социальных служб состоит в улучшении материальной ситуации ребенка и семьи. Естественно, в кооперации с самими родителями и их окружением. Европейская конвенция по правам человека, которой руководствуется Европейский суд при принятии решений, ратифицирована и Россией. Многочисленные дела по изъятию детей и родительским правам, рассмотренные ЕСПЧ, могут стать источником аргументации позиции и в России

Где та грань, после пересечения которой допустимо вмешиваться во внутреннюю жизнь семьи?
Это очень сложный вопрос. Критерии оценки семьи и способности родителей воспитывать ребенка в законодательстве практически не представлены. Да мне кажется, и невозможно прописать в законе все возможные нормы. Тем не менее, наилучший, по моему мнению, способ состоит в судебном рассмотрении дела с привлечением разных специалистов, которые бы могли судить о ситуации. В случае очевидного риска для здоровья ребенка, он может быть изъят в срочном порядке, однако закон должен гарантировать в этой ситуации родителям право на рассмотрение дела в судебном порядке в течение нескольких дней. В России же изъятие осуществляется по решению опеки, без судебного заседания. Поэтому за интерпретацию ситуации как опасной или не опасной полностью отвечает опека. А поскольку кроме возможности опротестовать действия опеки как государственного органа, у родителей нет других инструментов влияния на ситуацию, то опека, не неся правовой ответственности за изъятие, может легко пойти на применение такой жесткой меры.

Помощь семье и ребенку всегда ставит перед специалистом вопрос: «Что в данной ситуации лучше, задуматься о безопасности ребенка (потому что именно безопасность ребенка является главным аргументом для вмешательства в жизнь семьи), или право семьи на автономию, право ребенка быть в «своих» условиях, право жить частной жизнью. С горечью могу констатировать, что в России специалисты и не специалисты органов опеки об этой дилемме мало задумываются. Я бы охарактеризовала теперешнюю ситуацию с детско-родительскими правами как «диктат идеи безопасности» . Частная жизнь и автономия семьи не имеет никакой ценности в глазах тех, кто утверждает, что необходим внесудебный порядок изъятия ребенка, что следует ужесточить ответственность родителей за изъяны и ошибки воспитания и т.д. А действительно в чем ценность той самой пресловутой частной жизни, которая, к сожалению, и в российском правовом регулировании не вполне развитая тема? Невмешательство в частную жизнь семьи это необходимое условие для того, чтобы человек вырос со своим опытом, со способностью делать выбор и нести за него ответственность, с опытом переживаний и привязанностей. Если семья под микроскопом контроля служб, то ни о какой спонтанности в отношениях родителей и ребенка не может быть и речи. И, похоже, что стремление контролировать семью у разных специалистов и публичных деятелей только растет.

Причины перекоса в понимании как относиться к семье – это тема очень долгой дискуссии. Я бы сказала, что есть несколько факторов того, что в российской детской политике семья находится под самым пристальным наблюдением служб. Если бы меня попросили определить политику охраны детей в России, я бы сказала, что это политика поиска врага. Например, чиновники видят врага в родителях, одни чиновники больше видят врага в кровных родителях, другие в приемных или патронатных. А, к примеру, «общественники» любят искать врага детей среди специалистов детских домов и других учреждений общественного воспитания. Нужен кто-то, кто ВИНОВАТ в том, что происходит с ребенком. Для меня нет особой разницы в том, кого держат за врага детей, гораздо важнее понять все последствия подобной постановки вопроса. А последствия самые печальные. Если враги ребенка – родители, то опека, прокуратура и суды воюют с родителями, лишают их минимальных гарантий на право на частную жизнь, тем самым лишая и детей права на семью. Семья это не инкубатор, в котором следует поддерживать правильную температуру, влажность и выращивать жизнеспособных детей. Но именно за такой инкубатор семью, по-видимому, и держат. Если враги – персонал учреждений, то автоматически отношение к детскому дому переносится и на воспитанника. Кто захочет взять на воспитание ребенка, побывавшего в аду? А ведь детский дом понимается как пекло. Если ищется враг ребенка, то обратной стороной медали такого отношения становится тотальное недоверие ребенку, ведь он общался с этими врагами, а значит, он уже ИСПОРЧЕН этими плохими взрослыми-врагами. Получается, что нет доверия никому, ни детям, ни взрослым. Зато есть эксперты-специалисты, наделенные властью и полномочиями, чтобы судить о том, что нужно ребенку. Так формируется дискурс врага в политике государства по отношению к детям, ставший уже традиционным для России. В 1920 гг., надо было решать проблему с миллионами беспризорников. Тогда и появилось мнение, что у ребенка есть враги, и что сам ребенок может быть под их влиянием.

Разве конституция не гарантирует, что никто не имеет права вторгаться в частную жизнь семьи?
К сожалению, одной конституционной нормы для развития адекватной правоприменительной практики в нашей стране недостаточно. Наилучшим образом понимание права на семью разработано в решениях Европейского суда по правам человека, за время своей деятельности принявшего более 30 решений, связанных с избыточным вмешательством служб в жизнь семьи. Европейский суд руководствуется тремя критериями при оценке случая: привязанность ребенка и родителей как факт, который доказывает необходимость сохранения ребенка в семье; право ребенка представить свое мнение и требовать его учета; право родителей строить семейную жизнь, в соответствие со своими представлениями о религии, воспитании, кормлении ребенка и т.д. Я ни в коем случае не хочу сказать, что подход Европейского суда правильный, а стремление обезопасить ребенка от угрозы жизни со стороны родителей неправильное. Я придерживаюсь мысли, что наилучшее обеспечение прав ребенка требует конкуренции этих двух подходов, возможности всем заинтересованным в судьбе семьи и ребенка придти в суд, чтобы взвесить все риски.

Обсуждения в блогах показывают, что наши граждане опеку побаиваются. В первую очередь за то, что она, якобы, может отнять ребенка за рваные штанишки и синяк на коленке? Это миф или реальность?
Это реальная практика. Опека, имеющая много полномочий и мало ответственности за свои действия, предпочитает изъять ребенка, чтобы перестраховаться - особенно сейчас, когда тема жестокого обращения с ребенком стала формой социального и политического пиара. Вместе с тем, как показывает мой опыт, если около «ненадежных» родителей оказываются специалисты, готовые оказывать семье помощь, опека часто смягчает свои требования. Возможно, именно таких служб современной России и не хватает. Служб, которые были бы независимы от опек, но обладали бы хорошими специалистами, способными поддерживать семью, и, в то же время, могли бы поддерживать контакт семьи с опекой. Страх перед опеками, как мне кажется, связан еще с тем, что громкие истории вроде «дела Лаптевых», показывают, что найти достойный противовес действиям опеки очень и очень сложно.

Почему в России 95% исков опеки удовлетворяются?
В России нет спектра форм ограничения прав родителей. По сути, есть одна мера воздействия – изъятие. Дальнейший порядок общения родителей и ребенка будет устанавливаться опекой или судом после заявления родителей. Критерии оценки семьи и способности родителей воспитывать ребенка в законодательстве практические не представлены. Тогда как было бы верно, чтобы опека могла применить разные меры, с большим и меньшим ограничением коммуникации детей и родителей. Именно для этого во многих странах и создан патронат – когда на время рассмотрения вопроса об ограничении родительских прав ребенка помещают в специально подготовленную семью, которая обучена навыкам поддержки коммуникации с кровной семьей. Чтобы выстроить более гибкий подход к кризисной интервенции в семью, надо как изменить нормы, которые устанавливают перечень мер вмешательства в жизнь семьи, так и ввести ответственность органов опеки за избыточное и недостаточное вмешательство в жизнь семьи.

Детские права зачастую понимаются как приоритетные по отношению к правам родителей в т.ч праву на воспитание. Возможно ли построить семейно центрированную систему защиты детских прав, которая бы защищала интересы семьи в целом, а не противопоставляла бы членов семьи друг-другу?
У меня очень мало примеров реализации семейно центрированного подхода. Девочка была изъята из семьи, потому что папа в состоянии алкогольного опьянения нанес ей телесные повреждения. В том числе перелом нескольких ребер и сотрясение мозга. Обстоятельства избиения объясняют, но не оправдывают поведение отца: прошло несколько дней после похорон жены, матери ребенка, ребенок отлучился из дому и не предупредил отца, а отец сильно испугался за дочь. Ребенок был изъят сразу и по стечению обстоятельств помещен в патронатную семью. С самого начала патронатные родители были ориентированы на медленный процесс оздоравливания кровной семьи девочки. Отцу было запрещено общаться с дочкой, но патронатная мама поддерживала отношения с биологическим отцом, она влияла на то, чтобы он прошел лечение, чтобы устроился на работу, чтобы сделал все для возвращения к нему ребенка. Спустя некоторое время приемная мама добилась разрешения на общение девочки и отца, патронатные родители очень беспокоились, что привязанность дочки к отцу строится на комплексе жертвы, и старались по мере сил помочь девочке преодолеть такую зависимость. Когда отец женился и подал иск о возращении ему родительских прав, патронатная мама выступила против, поскольку считала, что отец еще не готов к этому, но были предприняты самые разные действия, чтобы за год отец сумел достроить недостающие условия. И спустя год отец был восстановлен в родительских правах. Очень трудно сказать, что будет дальше – семья нуждается в наблюдении и поддержке. Такое развитие событий скорее исключение, чем правило для современной российской ситуации. Если бы приемная мама не была убеждена в безусловной роли привязанности ребенка и родителя, этого бы не произошло. Если бы девочка попала в детский дом, то, скорее всего, никто не стал бы заниматься работой с семьей. Подход этой мамы я бы и обозначила как семейно центрированный.

Верно ли, что самая плохая мать лучше самого хорошего воспитателя?
Моя практика показывает, что опасно руководствоваться стереотипом «детский дом отнимает у ребенка все». И в условиях семейного воспитания ребенок может вырасти с профилем «сироты» - однако в оценке детского развития я стараюсь придерживаться такого правила: «к одному и тому же результату могут привести разные условия, и наоборот, одни и те же условия могут привести к разным результатам». Развитие ребенка во многом непредсказуемый процесс, и устанавливать жесткие закономерности между условиями жизни и тем, каким станет ребенок – очень опасный путь, путь выработки стереотипов. Специалист должен быть непредвзятым, чтобы помочь ребенку и семье. И еще – специалисту важно понимать, что идеального устройства не бывает. Биологическая семья и усыновление, это те формы, которые наилучшим образом обеспечивают то самое право на частную жизнь. Однако в семьях остается угроза безопасности ребенка, а детский дом и патронат – прозрачны для специалистов (в идеале, при наличии общественного контроля за детскими домами и профессиональным сопровождением в патронатных семьях). В этих условиях ребенок не может рассчитывать на ту меру самостоятельности и автономии, которую он получит в семье. Наверное, в России сейчас есть две проблемы: количество детей в детских домах, и качество развития ВСЕХ форм устройства ребенка. Я соглашусь с тем, что в детских домах должен быть минимум детей. Как, например, в Великобритании, в которой последние десять лет в детских домах живут менее 10 000 детей. Но не могу согласиться с тем, что можно навсегда избавиться от самих детских домов. На самом деле, это еще один стереотип, что в каких-то странах нет детских домов. В каждой стране есть дети с расстройством привязанности – так обозначается комплекс поведенческих характеристик и отношений, при котором ребенок не способен привязаться к кому-то. Есть дети со сложными формами инвалидности, которые нуждаются хотя бы временном помещении в учреждения. Именно для этих детей и создаются учреждения, которые выполняют функцию детского дома, но которые, несомненно, мало похожи на то, что мы привыкли называть детским домом. Если мы хотим улучшить жизнь детей и семей, то следует думать о том, как улучшить и систему детских домов, и гуманизировать всю систему вмешательства в жизнь семьи.

Как ситуация будет развивается дальше?
С сожалением могу отметить тенденцию к усилению наказательной стратегии в отношении родителей, причем эта тенденции наблюдается не последние два года, как могут подумать многие, но более пяти лет. Количество родителей, лишаемых прав, растет с 1997 г. На мой взгляд, существует несколько факторов ужесточения отношения к родителям и родительской ответственности. Один из факторов – использование «детской темы» самыми разными политиками для оптимизации своего имиджа. Несомненно, дети – тот «тотем», защита которого ставит публичного политика вне досягаемости критики. Например, продвижение одной из моделей ювенальной юстиции рядом публичных фигур, это в большей степени, политический ход, чем стремление оптимизировать сферу защиты детства. А в пылу политических игр нет ни времени, ни места для серьезного и всестороннего обдумывания проблем детства. Еще один фактор разобщенность тех специалистов, которые как раз стремятся развивать гуманистический подход к работе с семьей. Так, можно наблюдать за информационной войной тех, кто поддерживает патронат, и тех, кто поддерживает усыновление. Когда два года назад принимался закон об опеке и попечительстве, именно эта разобщенность стала одним из факторов неэффективного сопротивления не самым лучшим нововведениям. Разобщенность среди специалистов проявляется и в том, что так и не создана организация, которая бы выполняла функцию адвокации родителей. Если же говорить о социальных или культурных факторах, то следует признать, что российский социум упустил свой шанс развить уважение к семейной и частной жизни в ближайшее время. Надежда на помощь государства и нечувствительность к автономии и самостоятельности слишком распространены, чтобы люди признали ценность кровной семьи.

Подробнее про ситуацию с российскими органами опеки читайте в февральском номере журнала «Нескучный сад»
Просмотров: 364 | Добавил: Алена | Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: