Mongoose

28–29 января 2014 года в московском Сретенском монастыре состоялась конференция «Монашеская традиция: от древности до наших дней», проводимая в рамках XXII Рождественских чтений. В актовом зале Сретенской семинарии собралось более 150 участников из России, Греции, Грузии, Сербии, США, Великобритании и Святой Горы Афон. Впечатлениями о работе конференции поделился Высокопреосвященный Марк, архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский (РПЦЗ).

Архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский Марк (Арндт)

На конференции больше говорилось о принципах и идеалах монашества, чем о реальной ситуации. Конечно, была попытка поднять вопросы и современного его состояния.

Из высказываний некоторых участников явствовала боль о том, что происходит в современных монастырях. Я думаю, в основном это связано с положением самой России, которое я не так хорошо знаю, поэтому не могу давать объективную оценку. Но то, что я понял из этих, можно сказать, «воплей» некоторых участников конференции, сводится к тому, что сейчас в монастыри поступают люди, которые воспитывались в современном российском обществе, а это означает, что у них отсутствует преемственность, утеряна традиция, нет корней. Мы можем наблюдать это у верующих, которые приезжают на Запад: заметно отсутствие благоприятной обстановки, в которой росло монашество и вообще христианство в прошлые века.

Одно дело, когда родители были верующие, и все окружение естественным образом формировалось по этому образцу, и совсем другое, когда человек происходит из неверующей семьи и подобного же общества. Для такого человека все новое и нет якоря, за который он мог бы держаться. Это очень заметно в мире, и это определяет нынешнее состояние монашества в России.

Один из архиереев высказался очень резко, отметив, что есть монастыри, в которых большинство монашествующих состоит из бывших заключенных и наркоманов. Конечно, не везде так, однако наличие такого элемента налицо, и это естественным образом осложняет всю монашескую жизнь. Это не означает, конечно, что такие люди не должны становиться монахами – наоборот, они могут стать даже образцовыми монахами. Мы знаем примеры разбойников, которые стали святыми. В системе многое испорчено, но это не значит, что отдельный человек не может из этого вырваться.

Также из слов присутствующих можно было сделать вывод, что сейчас много людей, которые приходят в монастыри и тут же их покидают. Т.е. люди не пускают корней, многие исковерканы наследием безбожного прошлого.

Это отрицательный момент в жизни любого монастыря, когда отсутствуют устои, когда нет хотя бы маленького братства или сестричества, дающего основу, которая позволяет пустить корни. Поэтому и остальное все тоже шатается и колеблется. Это очень опасное положение. С другой стороны, я не могу предложить никакого лечения, потому что понимаю, что это естественные последствия того периода безбожной власти, который пережила Россия. И хотя внешним образом он закончился, но внутри еще продолжается.

Насколько этот мир и общество больны, настолько и монашествующие будут больные на определенное время

На мой взгляд, один из самых серьезных вопросов, который стоит перед российскими монастырями, – как истребить это страшное наследие, которые отражается на всех жителях страны. Это как зараза, которую надо вытравить, но как это сделать – вопрос. Я понимаю, что сделать это необходимо, но пути выхода пока непонятны. Болеет все общество в целом – не только монашество, на котором, однако, это отражается наиболее сильно, наиболее заметно, поскольку монахи – продукты своего общества, которые не падают с луны, а являются выходцами из современного мира. Насколько этот мир и общество больны, настолько и монашествующие будут больные на определенное время.

Монастыри – это лечебницы, которые призваны лечить поступающих в них людей. Насколько монастыри будут в состоянии лечить – вопрос силы духа. Насколько в монастыре будет присутствовать Дух, настолько обитель будет способна лечить людей.

Одновременно предлагается лекарство и яд – и это отражается на каждом человеке

Говоря о той болезни, которая присутствует в обществе, я часто указываю на то, что по сей день в России можно наблюдать статуи кумиров прошлого – убийц и гонителей Церкви. До сих пор Красная площадь отравляется трупом, который там лежит, и это не может не влиять на людей. Понимаете, когда меня ведут по улице, которая носит имя убийцы, это влияет на меня. Я не хочу идти по такой улице. Все это – большой антидуховный груз, который висит на стране и отравляет ее изнутри. Для меня большая радость, что, гуляя по городу, дети могут видеть золотые купола, но с другой стороны они могут наблюдать совершенное противоположное: их отравляет название улицы, по которой они идут. Как это можно совмещать? Одновременно предлагается лекарство и яд – и это отражается на каждом человеке. Я иногда вынужден отправлять письма своим собратьям-архиереям по подобным адресам, но у меня не поднимается рука это сделать. Слава Богу, в Германии это истребили: нет ни одной площади или улицы с именем Гитлера. Необходима цензура, отмежевание от того безумия и страшного времени гонений. А в России наоборот: по сей день гонители прославляются. Поэтому люди, которые поступают в монастырь, больны.

На Западе люди отравлены индивидуализмом

На Западе люди тоже отравлены, но они болеют другой болезнью – индивидуализмом, обособленностью друг от друга. Им трудно жить в одной келье с другим человеком, более того, это уже почти невозможно. В первую очередь нужно очиститься от страшного наследия прошлого. Я не хочу никого поучать или упрекать – наоборот, я с болью говорю это. И по опыту Германии, где это истребилось в корне, я понимаю, что России еще предстоит это сделать. К сожалению, даже церковные деятели на этом пока не настаивают, и это меня удручает.

Другая боль, о которой я слышу уже не первый год, и которая выявилась на встрече монашествующих в рамках Рождественских Чтений, – это то, что многие уделяют большое внимание внешним делам в ущерб внутреннему деланию и молитве. Богослужение и келейная молитва не во всех монастырях занимает то место, которое им принадлежит по праву.

Для многих на первое место вышло внешнее обустройство монастырского жития

Опять-таки это происходит в силу тяжелого наследия прошлого: монахи вынуждены восстанавливать обители, церкви, то, что было разрушено. И все это пожирает огромное количество энергии и сил у тех, кто поступает в монастыри, начиная с игуменов и заканчивая трудниками. Не берусь судить (я не жил в таких монастырях), но по отдельным наблюдениям складывается впечатление, что многие и игумены и монашествующие попадают в такую колею, когда перестают осознавать важность молитвы или только мечтают о ней, не понимая, как можно соединить ежедневные заботы с истинным монашеским деланием. Это тоже в некотором роде результат болезни нынешнего общества.

И в прежние времена постоянно строили и восстанавливали, но на первом месте всегда стояла молитва

Мне кажется, что в последние двадцать лет для многих на первое место вышло внешнее обустройство монастырского жития. Могу только предположить, что это происходит от желания видеть быстрые плоды при строительстве храмов и монастырских помещений. При этом, увы, теряется способность или стремление к сосредоточенной, созерцательной духовной части монашеской жизни. И в прежние времена постоянно строили, восстанавливали монастыри и храмы, но на первом месте всегда стояла молитва.

Надо молиться, чтобы мы преодолели эту стадию развития российских монастырей и опять взялись бы всецело за исконное монашеское делание.