Mongoose

Господи, какими же мы стали сложными!.. И чем дальше, тем сложнее, мудрёнее... Да только не лучше — это уж точно! Неужели утратили мы вконец ту простоту святую, которой так не хватает!

* * *

Мама, когда слышит песню "про коня", начинает плакать. И уходит на кухню. Потом возвращается, вытирая слёзы. Говорит:

— Как услышу эту песню, так и встаёт перед глазами: степь, лошади...

Мама машет рукой и опять начинает плакать.

Это кубанское детство не отпускает её... бередит душу... Казачье...

— У нас в колхозе, — рассказывает мама, — после войны один конь остался. Потом ему невесту нашли и вот она принесла жеребёночка. А конюх наш... не помню уж как звали его, — калечный мужичок, на деревяшке, с костыликом, — всё говорил:

— Вот это, Валюшка, твой жеребёночек. Ты растёшь и он вместе с тобой... Казачков-то у нас не осталось. Так что вырастишь и будешь себе казачка, а при тебе конь...

И я верила... по детски. Любила своего жеребёночка без памяти, заботилась как могла, по следу ходила. Мамку его в телегу впрягут, а он рядышком бежит. А я переживаю. Говорю: "Что ж вы его не привяжете.. к телеге-то... Вдруг потеряется..."

А потом мы уехали в Крым... Время было голодное, надо было как-то выживать...
Вот так и стоит у меня перед глазами с тех пор кубанская степь и лошадки мои дорогие...

Я слушаю мамин рассказ и вспоминаю другое...

На конференции, посвящённой И. С. Шмелёву, потомок эмигрантов первой волны рассказывал про своего деда, казака. Тот в Гражданскую  пареньком повоевал, а потом оказался на чужбине. Всю жизнь томился, тосковал по Родине и вот, в 60-х уже годах, по туристической визе попал-таки в СССР. Добрался до своей станицы... на кладбище сходил... с людьми погутарил... А потом вышел за околицу, сел на пригорок и разрыдался...

Как он объяснял потом внуку: "Я ждал, что всё будет не так... что порушили всё... но люди... ты понимаешь... люди другими стали!.. и это меня скосило... Душу мы потеряли!.. Вот что страшно..."

А что обрели?

Священник Димитрий Шишкин