Mongoose

Интернет переполнен эмоциями: Леонид Парфенов вышел перед теми, кто определяет облик нашего телевидения, дрожащими руками достал бумажку и стал читать текст, путая окончания слов. Само по себе уже событие: Парфенов боязливо держится на публике, робеет перед камерой! Это как если бы Валуев вышел на ринг и сразу же упал в астенический обморок.

            И что сказал Парфенов, чему так аплодируют массы? Да ровно то, что и так говорят на наших кухнях, а впрочем, уже давно и не говорят, ибо и так ясно: «телеящик» смотреть можно только для развлечения, в нем давно нет никаких новостей и аналитики, а есть только огламуренный вариант топорной советской пропаганды. Никто ей особо не верит, но и спорить с ней никто не решается. Классическое выступление «капитана Очевидность», как принято теперь выражаться, вот только сказать об этом вслух, причем сказать именно тем, кто сам телеящиком правит, кто распределяет миллиардные средства - почти что подвиг. Это мальчику из сказки позволено было крикнуть «король-то голый», он маленький и глупый, а вот придворным положено соблюдать приличия.

            Еще интереснее, чем на выражение лица Парфенова, было смотреть на лица в зале. Сагалаев или Познер - они что, сами этого не понимают? Сами, за чашкой чая или рюмкой водки, не под камеру - не говорят ли друг другу о том же самом? Не кивают ли на этот гламурный официоз как на дождливую, холодную погоду за окном: да, конечно, уныло и отвратительно, но что ж поделаешь, ноябрь на дворе, и обсуждать тут нечего. Были когда-то весенние деньки, может, доживем и до нового тепла, но пока что вот так.

             На капитана Очевидность всегда найдется майор Умолчание. Он бывает удобен слишком многим, этот майор. Не только королю, как мы помним из сказки, важно было щеголять нарядом, но и придворным не хотелось выглядеть дураками, и уж конечно никто не собирался возвращать в бюджет деньги, потраченные на пошив парадного платья из очень, очень дорогой наноматерии. Всем удобнее делать вид, что платье есть. И точно так же нашим талантливым и остроумным телемастерам проще без боя уступить место Петросяну - тогда какой с них спрос? Они сами жертвы этой системы.

            Когда правду о платье короля говорит один из тех, на чьих глазах оно шилось (даже если он лично и не участвовал), он неизбежно говорит и о собственной ответственности - Парфенов ясно признал это. До каких-то пор он с этим оглуплением  мирился, а потом уже и сделать ничего было нельзя.

С другой стороны, и сама система, которая утрачивает обратную связь, перестает быть адекватной - ее всё меньше интересует, что происходит на самом деле, и всё больше усилий тратит она на поддержание образа, которому никто не верит. Король может мерзнуть и мокнуть, разгуливая по улицам нагишом, но он старательно делать будет делать вид, что ему тепло и удобно. В какой-то момент может быть пройдена точка невозврата, когда любая попытка честно и открыто обсудить существующие проблемы неизбежно ведет ко краху всей системы - именно так и развалился в свое время Советский союз. Можно молчать, но отказ от обсуждения проблем, в свою очередь, не позволяет их решить. Система замыкается сама на себя и схлопывается, как черная дыра. Пример тому - московское чиновничество. Всё было нам известно, но всё покрывалось умолчанием, а когда о злоупотреблениях, наконец, заговорили, это означало, что исправлять их поздно, настало время отставок, если не уголовных дел. Опухоль стала неоперабельной.

Всё это касается нашего общества и государства, но похожие искушения стоят и перед нашей церковной жизнью. Есть в ней целый ряд проблем, которые носят массовый и системный характер, всем они известны, но говорить о них, тем не менее, считается неприличным. Например, десять лет назад, еще до канонизации царской семьи мне доводилось писать о том, что некоторые церковные люди к монархии как к единственно возможному для христианина строю, а в последнем царе видят Искупителя, по меньшей мере равного Христу. Тогда была принята весьма аккуратная и верная формулировка канонизации: прославили подвиг страстотерпцев, безропотно переносивших скорби и искушения. Однако эта официальная формулировка мало что значила на практике: те, кто почитал царя-искупителя, продолжили это делать, а Церковь не спешила им объяснить, в чем они неправы. Когда сегодня мы видим, к чему приводят подобные настроения, приходится признать: десять лет назад они уже были совершенно очевидны и всем заметны, но мы предпочли не обращать на них внимания.

Намного важнее то, что происходит с живыми людьми. Всем, кто провел в Церкви не год и не два, знакомы случаи, когда свойственная христианам братская любовь и пастырская забота подменяются грубым административным давлением с одной стороны и угодничеством - с другой. Каждый такой случай мы склонны приписывать чьим-то личным порокам: «кто-то кое-где у нас порой»... Всякий человек грешен, кому как не христианам этого не знать, и вопрос не в том, что бывают люди страстные и корыстные, и что они порой пробиваются наверх, такое будет всегда. Важно иное: существуют ли механизмы сдерживания таковых, есть ли способы восстановить попранную справедливость?

Начинает у нас действовать церковный суд, и это огромный шаг вперед. Но, заметим, только начинает: до сих пор мы жили так, как будто в церковной среде просто не бывает нарушений и откровенных преступлений, судиться некому и незачем. И по-прежнему это всего лишь один орган, на самом верху, и далеко не каждый, с кем дурно обошлись, готов подать туда жалобу - а что же на низовом уровне? Может быть, начать хотя бы с того, чтобы называть вещи своими именами, например, карьеризм - карьеризмом, а хамство - хамством? У христиан есть много всяких правильных слов, например: благодать, послушание, церковность - и они призваны менять свою жизнь в соответствие с этими словами. К сожалению, нередко бывает так, что этими словами они лишь оправдывают свою жизнь, уж какая есть, ничего не меняя в ней. И тем самым предают высокие понятия, о которых говорят.

Когда в стране исчезает телевидение для думающих, в ней активно развивается мыслящий интернет. И тут же оказывается, что топорные приемы пропаганды не проходят в нем просто никак, вызывают прямо обратный эффект - потому что люди, даже когда на собраниях им приходится отмалчиваться, дома, на кухне, выскажут всё, что думают, и не потерпят там ни одного фальшивого слова. Любая попытка предложить вместо реальности гламурную картинку порождает отторжение.

А если человеку начинает казаться, что такая же полуправда и такие же корпоративные интересы предлагаются ему и в Церкви, то подобное отношение он переносит и на нее. Всё чаще сегодня можно услышать от самых разных людей, что  Церковь - это такая сросшаяся с властью бизнес-структура, которая ни о чем, кроме денег и привилегий, на самом деле не заботится. Это, разумеется, ложь. Но деятельно опровергнуть ее можно только одним способом: спокойно признавать, что люди с таким устроением умов в Церкви действительно есть, и открыто ставить их на подобающее им место. Каждый раз, и не дожидаясь скандала вроде боголюбовского.

Дело далеко не только во мнении внешних. Допустим, молодой человек стремится послужить Богу и Церкви, чувствует в себе для этого способности и призвание. Он присматривается к церковной жизни, видит в ней примеры корысти и карьеризма... Хорошо, думает он, если попадется искренний благочинный, праведный епископ, каких очень много в нашей Церкви. А если не повезет и встретится в епархиальном управлении обыкновенный чиновник в пиджаке или рясе, не слишком добросовестный, хамоватый и к тому же властолюбивый - что делать тогда? В миру можно сменить место работы, даже профессию - а тут окажешься в полной и безусловной зависимости от его прихотей. Нет, лучше оставаться частным христианином, беседовать с друзьями на кухне и в интернете, а в храм приходить посетителем, не служителем.

Да и посетители... Вот стоит человек и глядит на церковный ящик. Если он не знает, как и на что расходуются собранные в нем средства, если наблюдает роскошную жизнь избранных и бедность остальных - станет ли он кидать в него свои пожертвования? В том же интернете легко можно найти людей, чьи нужды бесспорны и огромны. Не лучше ли отдать эти деньги им?

Отказываясь от обсуждения наших собственных проблем, от лицезрения собственной нашей наготы, мы только обкрадываем сами себя, в том числе и в материальном смысле. Разговор о собственных грехах приятным не бывает, но он может привести нас к очищению и исправлению, а если продолжать от имени Церкви замалчивать или оправдывать грех - это значит, на мой взгляд, пятнать им Церковь.

Андрей Десницкий