Последняя пуля. Рассказ

Дождь был вроде бы и несильным, но одежда Петра Степановича про­мокла почти насквозь. Со старенькой шляпы, напитавшей влаги, дождевые капли падали на видавший виды плащ, откуда стекали тонкими струйками в успевшую уже раскваситься землю.

Морщинистое лицо старика тоже было мокрым. Дождь не считался ни со старостью, ни с заслугами он накидывал и накидывал свою осеннюю крапь куда только можно. Временная вседозволенность это ему позволяла.

Стоявший под этим моросящим и нудным дождём старик вдруг почувст­вовал, что губы его стали солёными.

– Чудеса, да и только, дожди подсолонились, надо же!

Он ещё раз облизнул губы и неожиданно понял, что никакой это не дождь, а самые что ни на есть настоящие слёзы.

– Вот ведь, скажи, уже и забыл, когда плакал-то в последний раз, на похоронах Макаровны своей, кажись. А тут – надо же!

Рука машинально потянулась к карману, но тут же дёрнулась обратно. Постираться б надо, вон даже платок зачуханный доставать стыд­но! Да, жива была бы покойница, разве б так было? Вроде и не запущен­ный и рубашка белая, и галстук, и костюм ещё ничего, хоть далеко не новый, а всё одно не то!

Степаныч тяжело вздохнул и смахнул набежавшие слёзы рукой.

– Да, дела! почему-то вслух произнёс он, за что ж она меня так?

Он переступил с ноги на ногу, хотел было двинуться наконец-то с этого пятачка, на котором стоял уже незнамо сколько, но взгляд, брошенный уже в который раз на это казённое здание, стоящее неподалёку, остановил его.

И вновь ощутил соль на губах. Не мог, ну никак не мог Пётр Степано­вич понять эту совсем ещё юную девицу, что так незаслуженно обидела его. В чём вина-то его, в чём? В том, что по слякотине этой пришёл подузнать про добавку к пенсии? Так что ж тут плохого? Ведь сам пришёл, не надо­едал никому, в очереди даже отстоял, хотя мог бы как заслуженный человек и так пройти.

– Какой уж там заслуженный? Разве на заслуженных так орут: «Когда же вы кончитесь, надоели уже со своими цацками-бряцками!»

Так не одевал я ни орденов, ни медалей, хотя и мог бы весь свой арсе­нал на грудь вывесить. Не купил, не своровал, кровушкой своей в лихоле­тье военное оплатил! Степаныч всё-таки достал скомканный носовой платок, высморкался и снова положил его в карман.

– А может, зря не одевал? Увидала бы награды, не рявкнула так? Ить, наверняка, какая-то совесть да сердечность есть ещё в них, в потомках на­ших. И сами мы виноваты во многом.

Чего спужались-то, чего трухнули – стыдно, видите ли, стало ордена надевать! От кого, за кого стыдно? За себя? За то, что голод холодом заеда­ли да в окопах вшей кормили, чтобы страну спасти, чтобы вот такие, как эта стрекоза, не знали, что такое бомбёжка, какая на вкус мамалыга из про­мёрзшей кукурузы? Чтоб спокойно губки красили да на дискотеках выпля­сывали? Нет, не стыдно за это! За что же тогда? Может, за то, что четыре раза ранен был, да жив остался, хоть и ношу до сих пор осколок под серд­цем, спутника своего, теперь уже вечного. Хотели было доктора вытащить, да побоялись: сердечко может не согласиться с таким их решением…

(Рим. 4, 4-12; Мф. 7, 15-21). "Берегитесь лжепророков". С начала христианства и доселе еще не было времени, когда бы не имело приложения это предостережение. Господь не указал, каких именно остерегаться лживых пророков, ибо как их определить? Они меняются, как мода, и всякое время порождает своих. Они всегда выступают в одеждах овчих, с видом доброжелательства в поступках и с призраком истины в речах. В наше время одежда их сшита из прогресса, цивилизации, просвещения, свободы мыслей и дел, личного убеждения, не принимающего веры, и тому подобного. Все это льстивая прикрышка. Потому-то, встречая выставку этой одежды, не спеши открывать уха твоего речам одетых в нее пророков. Присмотрись, не кроется ли волк под этой овчею одеждой. Знай, что Господь единый двигатель к истинному совершенству, единый умягчитель сердец и нравов, единый просветитель, единый дающий свободу и исполняющий сердце ощущениями истины, дающими убеждение, которого ничто в мире не сильно поколебать. Потому, коль скоро заметишь в речах новых пророков какую-либо тень противоречия учению Господа знай, что это волки-хищники, и отвратись от них.

Православный календарь

Святитель Никифор Исповедник родился в Константинополе во второй половине VIII века. Глубокая вера и готовность к подвигу исповедничества были заложены в нем его родителями, Феодором и Евдокией. Они дали сыну настоящее христианское воспитание, подкрепленное примером их собственной жизни. Отец его пострадал как исповедник Православия от императора-иконоборца Константина Копронима (740 - 775). Мать, разделявшая все испытания своего мужа, последовала за ним в изгнание, а после его смерти вернулась в Константинополь и окончила жизнь в иночестве. Святой Никифор получил хорошее светское образование, но больше всего изучал Священное Писание и читал духовные книги.

(Рим. 2, 28-3, 18; Мф. 6, 31-34; 7, 9-11). "Не заботьтесь". Как же жить то? Надо есть, пить, одеваться. Но Спаситель не говорит: ничего не делайте, а не заботьтесь. Не томите себя этою заботою, которая съедает вас и день и ночь и не дает вам покоя ни на минуту. Забота такая - болезнь греховная. Она показывает, что человек на себя оперся, а Бога забыл, что упование на Промысл Божий потерял, все хочет у себя устроить одними своими трудами, добыть все нужное и добытое сохранить своими способами. Сцепился он сердцем с тем, что имеет, и на нем почивать думает, как на прочной основе. Любоимание связало его, и он только и думает, чтоб побольше забрать в свои руки. Мамон этот стал ему вместо Бога. А ты трудиться - трудись, а заботою злою себя не томи. Жди успеха всякого от Бога и в Его руки предай участь свою. Все добываемое принимай, как дар от руки Господа, и в крепком уповании ожидай от Него продолжения щедродательности. Знай, что одна минута - и может ничего не остаться от всего, что имеет многоимущий, если захочет Бог. Все тление и прах. Стоит ли из-за этого томить себя? Итак, не заботьтесь!

Дорогие братия и сестры, я хочу с вами поделиться тем чудным стечением обстоятельств, которые привели меня к послушанию Богу нашему Иисусу Христу. Случилось это по повелению моего умершего дедушки. Откуда я знаю, что это именно мой дедушка - не знаю, но думаю так угодно Всевышнему. 
Как-то одним осенним вечером я лёг в свою постель и быстро уснул. Сон приснился чудесный. ( Хотя я понимаю, что сон не есть истина у верующих, и то, что он приходит, часто, от лукавого. Но, именно, он стал причиной моего служения Богу нашему. А верить мне или нет, решать вам. Для меня этот сон - это истина, открывающая мне путь спасения души моей ). Приснилось мне, будто я иду по городу Барнаулу, в том месте, где площадь Октября. Около подземки стоит монах в огненно-красном одеянии со сдвинутым на лицо балахоном, и только выглядывает его белоснежная покладистая борода. Он такой одухотворенный и светящийся, со склоненной головой, стоит и просит у прохожих милостыню. Но никто не подаёт ему - проходят мимо. Когда я подошёл ближе, то он и у меня попросил милостыню. Мне захотелось дать ему несколько монет. Но как я не искал в кармане, у меня не оказалось ни одной копейки, а попадались только одни рубли. Потом, немного подумав, я предложил ему, что какую монету выну из кармана, та его и будет. Затем, немного поискав, достал новенький сверкающий рубль и подал этому богоподобному пожилому человеку. Он удивился сему подаянию, взял его и сказал: «Помолись за своих умерших дедов!». 
Я долгое время думал об этих словах, и каждый вечер, начиная со следующего вечера после приснившегося, стал молиться об умерших. Мои размышления продолжались на протяжении многих лет. Но каждый шаг к решению этого смысла, стал приводить к более глубокой вере в Бога нашего Иисуса Христа. Одним из самых чудесных шагов была великая милость Господа. 
В то время я болел страшной болезнью, которая носит название эпилепсия. (К тому времени я болел ею 5 лет, начиная с января 2000г.) Врачи ничего не могли сделать с ней, хотя сами меня заразили ею, когда поставили мне прививку от паратита. Но Бог наш всё может! Как-то в середине августа 2005г., мне было не по себе, какая-то дурнота подступала ко мне всё ближе и ближе, и родители не хотели меня отпускать в Храм. Но я уговорил их и на свой риск пошёл один. В этот день было вечернее богослужение. Стоял я смиренно под аркой и молился Богу вместе со всеми, кто находился в тот час в Храме. Под конец службы мне стало так плохо, что я присел на лавочку и сидящей там бабушке сказал: «мне плохо!». У меня всё поплыло перед глазами, что было потом - я не знаю. Помню только одно, что постоянно шептал: «Господи помилуй! Господи защити и прости меня!». Господь услышал меня - своего грешного и недостойного раба! Он исцелил меня от эпилепсии. И вот уже больше года у меня не было приступов эпилепсии. И теперь я всякий час хвалю Его и превозношу имя Его, ибо он самый Великий Врачеватель. 

Служба уже закончилась. Я стоял возле панихидного стола и снимал огарки свеч. Люблю заниматься с горящими свечами. Есть в этом действии что-то завораживающее. Хотя свеча – это, прежде всего, материальная жертва человека. Его конкретная помощь храму, для того, чтобы храм мог жить своей обычной жизнью, и чтобы в нём не прекращалась молитва. А в своё время, огонь свечей освещал тесные помещения катакомб, когда в них собирались на ночную молитву наши далёкие предшественники, первые христиане. Конечно, существует и множество разных символических толкований об участия свечи в литургической жизни Церкви, особенно в наши дни, когда в храмы повсеместно подведено электричество.

А мне иногда свеча напоминает человеческую жизнь. Вот свечка ещё только ставится на подсвечник, это всё равно, что молодой человек, только - только вступающий в самостоятельную взрослую жизнь. Вот свеча прогорела на треть, а человек успел создать семью, родить детей. Свеча уменьшилась на половину, и дети уже подросли, сами начинают оперяться и потихоньку покидать родительское гнездо. Свеча горит, и рождаются внуки, человек завершает своё рабочее дело и выходит на пенсию. Свеча догорает, а человек подводит итоги своей жизни. Рядом с его свечой догорают и гаснут другие свечи, уходят из земной жизни те, кого он знал, кого любил. Наступает время потерь, и через потери дорогих твоему сердцу людей, ты сам смиряешься с мыслью, что настаёт и твой черёд. Но подспудно ты поминаешь, что твой маленький оставшийся огарочек, где-то там, куда ты должен придти, подобно соединяющимся сосудам не уменьшается, а напротив, растёт. И твой конец здесь есть только начало горению иной, таинственной свечи, там, где они горят, уже не сгорая.

Вернувшись с того света, он стал седой...

Рассказ таксиста

 

Воскресный день, литургия... "Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих", - и читаю записки: "Графиды" - понятное дело, Глафиры, "Великониды" - Еликониды, "Ириньи" - Ирины, "Опоросиньи" - Евфросинии, а "Полухерии" - Пульхерии. Илон, Крисов и Лайм приходится опускать - это некрещеные дети несмышленых родителей. Потом "еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих": "Сахардона" - то есть Сакердона, "Ареста" - это Орест, "Вилена, Кима, Новомира и Энгельса"...

- А это, - спрашиваю, - что за люди?

- Дак они, - отвечают, - крещеные. Раньше, пока вас не было, у нас бабки крестили: молитовку погундят, а уж как родители назовут, в том наименовании и оставляли. А Энгельс - Геля, стало быть: хорошее имя - у нас Энгельсов много...

И вот захотелось мне познакомиться хоть с одной такой "бабкой", которая по дерзновению своему крестила здешних младенцев - Новомиров и Энгельсов. Вообще-то крестить может всякий крещеный человек, но: если нет священника и если обстоятельства понуждают, - то есть в исключительных или, как теперь говорят, экстремальных, условиях. В прежние времена женщины знали это: родит где-нибудь на покосе, видит, что не жилец, обмакнет пальцы в кринку с водой: "Крещается раб Божий, - назовет имя, - во имя Отца, аминь, - влажными пальцами коснется головки младенца. - И Сына, аминь, - снова коснется. - И Святаго Духа, аминь, - коснется и в третий раз. - Ныне и присно, и во веки веков, аминь". А если нет воды рядом, то так - без воды. Коли после того помрет младенчик, священники его отпевают как крещеного христианина, а коли выживет - остается только святым миром помазать. Конечно, век этот был на земле нашей - куда как исключительный, и крестить, хоть и без священников, надобно было, но зачем же нечеловеческие имена?..

Кроме того, "крестительницы" эти, неутомимо придумывали всякие слухи: то батюшка нехорош, потому что богатый, а когда оказалось, что бедный, и это плохо - настоящий поп не может быть нищим; то - в каждом селе жена, а коли не так, то - больно строг с женщинами, мог бы и внимание оказать: мало ли что священник - мужчина все же... Дальше стал неправильным, поскольку звался не Алексием, а всех правильных попов, дескать, непременно зовут Алексиями, взять хотя бы Патриарха, которого по телевизору показывают. В подтверждение этих слов говорили еще, что перед подписью своей ставлю букву "о" с точкой, а, к примеру, когда председатель колхоза уходит в отпуск, то за него остается механик и ставит тогда перед своею подписью "и.о."...

Повели меня к одной знаменитости: говорят, у нее даже "поповский фартук" есть. Заходим в избушку: сидит за столом старуха в истрепанной епитрахили и что-то пишет. А епитрахиль - главное священническое облачение, без нее никакой службы не сослужить, и, конечно, никому, кроме священника, надевать ее не полагается. Видать, осталась от батюшки, утраченного в тридцатые годы. Поздоровались. Бабка и объясняет:

- Кошечка моя потерялась. Теперь вот, паря, лешему приходится письмо писать, чтобы возвернул кошечку.

- На каком же, - говорю, - языке письмо ваше?

- Ты что ж, паря, не знаешь, как лешему письма пишут?.. А еще священник!.. Чему вас там только учат... Справа налево!

Как-то под Рождество крестил я в глухом отдаленном сельце ребятишек. Для совершения таинства предоставили мне заплеванный, пропахший мочою клуб, явленный в мир, как можно догадываться, взамен некогда разоренного храма. После крещения меня попросили заехать в соседнюю деревеньку - надобно было отпеть только что преставившегося старичка.

По дороге водитель грузовика рассказал мне, что покойному семьдесят пять лет, что всю жизнь он проработал колхозным бухгалтером, "лютый партиец - даже парторгом бывал", а вчера с ним случился удар, и врачи, приехавшие из районной больницы, ничем не смогли помочь.

В избе пахло яйцами, солеными огурцами и колбасой - хозяйка дома, старшая дочь покойного, готовила для поминок салат, а трое мужиков - сыновья, приехавшие из других деревень, - пили водку.

В тот год из-за борьбы с пьянством магазины водкой совершенно не торговали, и только на свадьбы, юбилеи да на поминки сельсовет продавал по два ящика. Вот эти самые ящики и стояли сейчас под столом, за который осиротевшие братья с настойчивой вежливостью приглашали присесть и меня:

- Батя! Садись, помянем отца нашего родного, Дмитрия Ваныча, царство ему небесное, пусть земля будет пухом...

Я сказал, что сначала - дело, начал облачаться, тут у них возник спор: прав я или не прав?.. Сошлись на том, что скорее все-таки прав, и, успокоившись, продолжили свое увлекательное занятие.

За пестрой ситцевой занавеской лежал на кровати и сам Дмитрий Иванович. Он был в черном костюме, серой рубашке и при галстуке. На лацкане пиджака блестели значки победителя трудовых соревнований. В изголовье сидела на табуреточке еще одна женщина - как выяснилось, младшая дочь, примчавшаяся из соседней области по телеграмме. Тихонько всхлипывая, она смачивала влажной тряпочкой губы покойного, который против ожидания... оказался жив.

- Вы что ж, - спросил я, - уже и обмыли его водой?

- Братья, - шепотом сказала она, указывая взглядом за занавеску. - Сказали... пока теплый, да пока сами трезвые, сподручнее... А он, как вчера отключился, так в сознание и не приходит...

Я отслужил молебен об исцелении недужного и уехал. Перед отъездом настоятельно просил: как только старик умрет, прислать за мною машину, чтобы совершить отпевание. Братья торжественно обещали. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю машины не было.

Прошло несколько месяцев. На Троицу увидел я в храме старушек из того самого сельца, после службы разговорился с ними, и вот какую историю они мне рассказали.

Вскоре после моего отъезда Дмитрий Иванович очнулся, встал, вышел из-за своей занавесочки и, как только до его сознания дошел смысл происходящего, разгневался до такой степени, что начал искать топор... Сыновья благоразумно поразбежались. Потом к старому бухгалтеру приехали районные доктора, надавали лекарств, и он стал помаленьку выправляться.

Зима, метель. Возвращаемся на колхозной машине из города: шофер, председатель и я, - они ездили по своим служебным делам, я - по своим. Останавливает инспектор: водитель выходит, показывает документы, начинается разговор... Председатель пожимает плечами: "Вроде ничего не нарушали", - и мы вылезаем, чтобы поддержать водителя.

Инспектор, похоже, никаких претензий пока не предъявил: молча рассматривает наш "Уазик" - не новый, но вполне исправный; проверяет ногтем глубину протектора на колесах, изучает работу фар, подфарников, стоп-сигналов, но все - в порядке... Наконец, остановившись перед машиной, говорит:

- Проверим номер двигателя.

Шофер открывает капот, и мы столбенеем от изумления: в моторе - кошка... Трехцветная - из рыжих, черных и белых лоскутов... Она приподнимает голову, оглядывается по сторонам, потом выпрыгивает из-под капота на обочину и исчезает в заснеженном поле.

Мы все пережили нечто похожее на кратковременный паралич... Первым шевельнулся инспектор: молча протянул документы и, бросив в нашу сторону взгляд, исполненный глубочайшей обиды, пошел к своему автомобилю. Он смотрел на нас так, будто мы предали его...

Потом очнулся председатель колхоза:

- Кто мог засунуть ее туда?..

- Она сама, - прошептал шофер, морща лоб от мыслительного напряжения, - когда мы у магазина останавливались... наверное...

- И чего? - не понял председатель.

- Изнутри, то есть снизу, залезла погреться, - увереннее продолжил шофер, - а потом мы поехали, спрыгнуть она испугалась и пристроилась вот тут...

- Часа четыре каталась? - прикинул председатель.

- Около того, - подтвердил шофер.

Теперь, наконец, мы пришли в себя и рассмеялись - до всхлипываний и слез.

- Все это - не просто так, - сказал председатель: - они ведь сроду не проверяли номер двигателя, да и сейчас этот номер никому даром не нужен, и вдруг...

- Не иначе, сами силы небесные пожалели кошчонку, - предположил водитель.

- Но тогда, - задумался председатель - и под капот ее запихнули тоже они?.. Для каких, интересно, целей?..

Он был потомственным вздымщиком, то есть так же, как и его родители, добывал сосновую смолу - живицу. Сейчас эта отрасль, как и многие другие полезные для страны занятия, в полном разорении, а прежде - процветала. Из живицы готовилась канифоль, которой, известно, натирались смычки для игры на скрипках, виолончелях и контрабасах и которая, кроме того, нужна для паяльного дела. Однако не эти обстоятельства возводили живицу в разряд стратегического сырья - было у нее и еще какое-то предназначение. Не случайно день ото дня потребность в ней возрастала: это уж явно не от того, что граждане достославного Отечества бросились что-то паять или осваивать смычковые инструменты. Да потом, один наш район ежегодно давал столько продукта, что всем музыкантам земли до Второго пришествия свои смычки мазать - не перемазать. Думается, и паяльщикам бы хватило.

Работа эта не легкая: с весны до поздней осени вдали от дома, в лесу, жилье - вагончик, дощатый сарай или еще какая-нибудь времянка. Впрочем, вздымщики - как люди довольно самостоятельные - резонно ставили себя несколько выше подневольных колхозников. Те, правда, отвечали взаимностью, считая лесных людей дикарями. И тоже резонно.

Однако для человека, который и ходить-то научился, перебираясь за родителями от сосны к сосне, дело это вовсе не казалось тяжелым. И он усердно трудился, зарабатывая такие деньги, какие в те времена мог получать разве что генерал. При этом он был еще охотником - грамотным и выносливым - и легко добывал разного зверя. Участок его находился километрах в десяти от села, и, значит, можно было время от времени наведываться домой для перемены белья и для продолжения рода: парой детишек он тогда и обзавелся.

Житие его произвело впечатление на заезжего корреспондента, и в каком-то столичном журнале появился небольшой очерк, которому впоследствии суждено было исподволь, незаметно сыграть важную роль в судьбе вздымщика. Когда освободилась должность мастера, дирекция, поразмыслив, остановила свой выбор на журнальном герое. И с этого времени жизнь его пошла по иному пути. Власть может принести пользу только тогда, когда властитель воспринимает ее как служение, то есть - как сплошной долг и безоговорочную ответственность, а если видит прежде всего права, это погибель для него самого и трагедия для подвластных.

Разбудила ее соседка по купе:

Они оделись и вышли.

- Еще раз простите: может, это приснилось мне, а я вас вот так потревожила...

В следующее мгновение пассажирский поезд столкнулся с товарняком. Было множество раненых, были даже погибшие, но две женщины не получили и синяка. Они так крепко держались за перильце, установленное под окном, что в момент удара выдрали его вместе с креплениями, после чего перильце, цепляясь за стенки и сгибаясь в дугу, совершенно смягчило падение: в конце концов попутчицы просто уселись на пол...

Неожиданная встреча с незнакомою девицею сделала на тебя впечатление, не может ли она составить партию? Может быть, и осуществится, если на то будет воля Божия; ты не ищешь богатства и красоты, а благочестия и разума, чтобы разделять на поприще житейском приятное и скорбное, и чтобы имела правильное понятие о вещах и могла рассуждать хорошо. По уверению оной почтенной дамы, у которой ты ее видел, она довольно образованна, умна и скромна; а и это немаловажно, что, проводя жизнь умеренно, и даже бедно, могла избежать шумных и неполезных приличий мира или света, много имеющих влияние на нравственность. Ты находишься в колебании и не знаешь, серьезна ли эта мысль: я не смею взять на себя в таком важном деле решительно тебе сказать, но советую молиться Богу и предоставлять Его воле это дело. Если оное будет Ему благоугодно, то желание твое усилится к исполнению, и тогда также, призвав помощь Божию, отслужа молебен Господу и Матери Божией, приступить к делу; а ежели по молитве будет изглаживаться из памяти, то так и оставить (I, 173, 345-346).

Вопрошаете вы худость мою о столь важном предмете, каков предстоит вам, и с большою верою последовать моему совету, но я сознаю мое недостоинство и не смею дерзновенно решить вам на то или другое. Видя же ваше затруднительное положение в недоумении и веру, с какою вопрошаете меня, призвав помощь Божию к вразумлению меня, даю вам такой совет: во-первых, надобно прибегать к Господу Богу с молитвою и к Пречистой Божией Матери, — Ее ходатайство сильно у Бога: да устроит Он участь вашу по святой Его воле; а если будет вам полезно вступить в предлагаемый вам брак, то да ниспошлет к содействию Свою помощь и благословение; а если не на пользу, то судьбами Своими да расстроит это дело. Таковое предание себя в волю Божию, а не искание своей воли, предохранит вас от многих искушенай, каковые иногда бывают, если кто непременно хочет, чтобы исполнилось по своей его воле; потом принять совет родных и ближних ваших, конечно, Господь и им известит сказать вам полезное; еще надобно узнать о его религиозном направлении и благочестивом сохранений уставов матери нашей, Православной Церкви, и о нравственности его, хотя отчасти: нынешние времена опасные, много есть вольнодумства и непокорности Святой Церкви; хотя бы он и нравился вам, но если нет прочной веры и благочестия, то не советую вам посягать за такого, а если истинный христианин и сын Православной Церкви, благочестив, то советую, при содействия помощи Божией. Если есть воля Его идти за такого человека и если дело устроится к совершению, то прежде брака советую, притотовясь. сообщиться Святых Пречистых Тайн Христовых, и вам и ему. Приступая к столь важному таинству, какой брак, должно приготовить себя, очистившись исповедию и приобщением Святых Тайн и молитвою, но не балами и музыкою и танцами, ибо этот шаг простирается не только на всю здешнюю жизнь, но даже и на вечность. А какая может быть участь ваша в супружестве? Это предоставьте воле Божией, судьбы Его нам непостижимы; по мере каждого нравственного устроения, — или наказует, или награждает. Касательно состояния не надо много пещись: ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся (Мф. 6, 33) (I, 175, 349-350).

На письмо ваше о предлежащей вам судьбе вкратце и сколько могу, по слабости моего здоровья, отвечаю. Молитесь Богу и Его Пречистой Матери, да устроит Господь судьбу вашу по святой Его воле. Если есть воля Его святая на то, чтобы вы отдали в настоящее время руку свою предлагающему вам о брачном совокуплении, то и всякое препятствие устранится. Вы же совершенно покорите вашу волю воле Божией; а между тем надобно узнать об нем: истинный ли он христианин Православной Церкви, доброй ли нравственности, и о семействе (его). Согласны ли ваши родители на ваше замужство, и есть ли ваше собственное, полное согласие? При таких условиях и действиях, да благословит вам Господь вступить в новую, семейную жизнь, а что будет вперед — никому не известно... (I, 159, 320-321).

РАЗЪЯСНЕНИЕ ДЕВИЦАМ ОБ ИЗБРАНИИ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ

Из писания вашего вижу, что вы скорбите и мучитесь о том, что, видевшись со мною, недостаточно поговорили о себе, и о том, что сказали: «это будет наказанием Божиим, — выйти замуж». Еще, при желании вашем остаться без замуж ства, знакомые ваши внушают вам, что вы этим словом прогневляете Бога, как бы хотя быть свыше Создателя и устроить свою жизнь по собственному произволу, и что всякое желание есть грех и ничего не надобно просить у Господа, но во всем положиться на Его святую волю. Находясь от сего в недоумении, просите на сие решения... Человек одарен от Бога разумом и свободною волею в избрании лучшего, посему желание наше есть происхождение свободной воли; когда самовластное наше произволение, разумом управляемое, желает доброго, т. е. исполнения воли Божией, и стремится к оному делом, то сие угодно Богу и Он помогает нам в творении сего. Когда же, по безумию, желает противного воле Божией и старается о соделанин сего, Бог, не связуя нашего самовластия, попускает быть сему, но за первое награждает, а за второе наказует; о чем в Священном Писании много упоминается; посему желание благого есть сродно нашему естеству и никак не погрешительно, и не только о желании, но даже и о старании к исполнению его надобно иметь попечение; но только надобно желания свои и деяния сообразовать и согласовать с законом Божиим, предавать воле Его и просить Его содействия; то, когда усмотрит Бог, что нам это на пользу и согласно с Его волею, пошлет и помощь Свою к содействию нам в оном деле; а когда не предвидит нам пользы и нет Его воли, то хотя и мним мы, что доброе дело желаем исполнить, но оное случается или по тщеславию, или по другим каким видам, — препятствует исполнению его, потому что мы просим Его: «да будет, Господи, воля Твоя». Но говорят, что всякое желание есть грех и что ничего не надобно просить у Господа, но во всем положиться на волю Его: это совсем противно как разуму и естеству, так и Священному Писанию. Не всякое желание есть грех, но греховное желание действительно есть грех, а без доброго желания как бы человек мог назваться словесным и разумным и где бы его было самовластие? А о прошении Спаситель в Евангелии учит... Просите и дастся вам (Мф. 7,7)... И когда в обыкновенных житейских делах нужно желание, труд и прошение Бога о помощи: кольми паче в делах судьбы и касающихся до спасения душевного. Ежели ни того, ни другого не будете желать, т. е. ни замужства, ни сохранения себя в девстве, то что ж такое будете? Не что иное, как дерево или камень нечувственный; хотя и будете думать, что «я полагаюсь на Бога, как Он устроит», но совсем напротив. Вы представьте свое положение: вы не хотите идти замуж, желаете обручить себя Богу, просите Его о сем и ожидаете Его судьбы. Но ко искусу вашего произволения, например, явились бы женихи, один, другой и более; вы не властны ли им отказать, по желанию вашему и этим не погрешите; вот и знайте, что воля Божия утвердила ваше желание; а согласитесь пойти замуж, то и тут надобно полагать волю Божию; но все же ваше самовластие имело к тому наклонность, а не побудительная Божия сила. Однако ж и при благом вашем произволении, ежели в дадите себя в суету и рассеянность светских забав, то очень немудрено помрачиться душевному оку и премениться от истинно благого к мнимому: тлят бо обычаи благи беседы злы(1 Кор. 15, 33). Ежели сего не хотите, то сколько можно удалитесь сего, и просите Бога, да сохранит Он вас от стрел лукавого... Вы отложите смущение ваше и страх о сказанных вами словах; имея намерение посвятить себя безмолвной жизни, молитесь Господу, да Он Сам исправит путь ваш пред лицем Его и наставит на истину Свою, а с светскими людьми не входите в споры касательно вашего намерения; у мира всегда свои законы, но они противны Богу: мудрование плотское, вражда на Бога; закону бо Божию не покоряется (Рим. 8, 7). Наказания здешнего не страшитесь, но взирайте на будущее... (I, 45, 97 — 98, 99-100).

Любить друг друга и не оставлять до смерти. Когда нет мира в семье, терпением побеждать всякое зло

Святитель Тихон Задонский

Геронда, я горжусь физическими способностями и духовными дарованиями, которые, как мне кажется, у меня есть.

Человек должен знать силы, которые у него есть, и направлять их на благо. Так, с помощью Божией, он придёт в доброе духовное расположение. Свой эгоизм, например, пусть он направляет против диавола и не сдаётся, когда тот его искушает. Склонность к пустой болтовне пусть освящает, упражняясь в молитве.

Тот, у кого есть всё: и материальные блага, и здоровье, — а он, вместо того чтобы благодарить Бога, выдвигает новые безумные требования, ворчит и ропщет, однозначно готовит себе место в аду.

Чем дольше человек сидит без дела, тем больше расслабляется, а чем больше работает, тем сильнее становится. Помимо того что работой он отгоняет от себя печаль, ещё и помогает себе духовно.