Mongoose

Как свет и тьма различны между собой, так и христианство отличается от язычества. Связывать воедино язычество и христианство верёвочкой «первобытной идеологии» — значит не видеть пропасти, их разделяющей, а сущностные явления истории воспринимать искажённо.

Это можно заметить на примере изучения «Слова о полку Игореве», главную идею которого для нас определил немецкий учёный Карл Маркс: «Основная идея "Слова о полку Игореве" — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием <...> монгольских полчищ».

Эта его «формула» кочует из книги в книгу, её повторяют все учебники: и школьные, и вузовские... Между тем Маркс не только не понял главную идею поэмы, но и затемнил её суть. Написанное в конце XII века «Слово о полку Игореве» с первого до последнего слова проникнуто иной мыслью.

Со времён первых издателей «Слово о полку Игореве» называют «героической песнью». Но что же в ней героического? В поэме рассказывается, как князь Новгород-Северский Игорь Святославович «наполнился ратного духа» и вместе с братом Всеволодом пошёл на половцев «за Землю Русскую» (на самом деле — ища себе «славу»), погубил дружину свою (в живых осталось 15 человек), попал в плен, бежал, вернулся на Русь, которая после его похода и по его вине подверглась жестокому нападению половцев, и пошёл в церковь — помолиться о своих грехах...

Ничего героического в безрассудном походе Игоря нет, потому так горько звучат слова Великого князя Киевского Святослава, обращённые к Игорю и Всеволоду: «Что же сотворили вы моим серебряным сединам?»

Слова Святослава перекликаются со словами автора: «Спала Князю <Игорю> умъ похоти, и жалость ему знамеше заступи искусити Дону великаго». Эта фраза, трудная для дословного перевода, очень ясна по сути своей: ум князю сожгли страсти, обида и зависть, искушение превзошло силу знамения, которое было явлено ему в виде солнечного затмения.

Страсть не геройство. Страсть — безрассудство, и воспевать её — «не депо», некрасиво, не нужно.

Но почему же он, Боян вещий, т.е. «мудрый», воспел?

Вещий — не только мудрый... Вещий — это ещё и волшебник, колдун, язычник.

Но язычество для Автора «Слова» — вещь абсолютно неприемлемая, потому-то и начинается поэма «не по замышленю Бояню», а «по былинамъ сего времени» — по реалиям новой эпохи, наступившей после 988 года, когда в купели Святого Крещения рождалась новая Русь, Святая Русь, и новый народ — православный.

Вещий Боян — язычник, и его мiр наполнен языческими богами и оборотнями.

Боян волком-оборотнем рыщет неведомо зачем в «тропу Трояню» — землю, как пишет А.Н.Майков, «незнаемую, обитаемую погаными детьми бесовыми, исполненную враждебных Руси тёмных сил». Также «тёмен» и вызывающий неизменные восторги исследователей «соловьиный щекот» Бояна, поющего «славы»... Соловей в знаковой системе средневековья — птичка Божия, святая, символ искусного певца.

Но вспомним Соловья-разбойника, т.е. соловей в русской мифологии — птичка, таящая опасность. Соловьиные «трели» и «славы» Бояна смертельно опасны, особенно для творящих беззаконие, но жаждущих славы. Автор «Слова» это очень хорошо понимал. Потому-то и назвал он Бояна «Велесовым внуком».

Велес — языческий покровитель скота, бог богатства и благополучия. Для христиан Велес — «нечистый дух», «лютый зверь».

Мог ли такой «велесов внук» «служить образцом» для автора «Слова»? Нет, конечно же...

Автор «Слова» не воспевает Игоря, но и не укоряет его. Он произносит «Слово», полное любви к Русской земле и боли за безумную гордыню князей, забывших о Боге и погрязших в усобицах, за безрассудство Игоря, в благих помыслах так много горя ей принесшего...

Но пришло время забвения и отступления от веры, потому с языческой молитвой обращается жена Игоря Ярославна к ветру, к реке и солнцу...

Но не они спасают князя: «Игорю Князю Богь путь кажетъ изъ земли Половецкой в землю Русскую»...

Как правило, эту строчку исследователи не комментируют, видимо, считая, что это «вставка» какого-нибудь «хитроумного» монаха-переписчика, которого якобы не могло не шокировать полное умолчание о христианстве.

Но монахи здесь абсолютно ни при чём, предложение «Игореви Князю Богь путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую» непосредственно связано с предыдущей строкой: «Прыснуло море полунощи», — на которую переводчики обычно не обращают внимания, оставляя её без перевода.

И напрасно! Потому что «море» здесь — не водное пространство, а сторона света. Сравните в Библии: «и поставил шатер свой так, что от него Вефиль был на запад» (Быт.12.8) (выделено мной.-В.К).

Речь в «морском» фрагменте «Слова» не о том, что «водное пространство» посреди степи вдруг «прыснуло», а о том, что «Небо озарилось полночью» — по воле Божией.

Этого знамения никто из исследователей не заметил и не объяснил, как никто не объяснил, почему Игорь во время бегства, подойдя к Донцу-реке, вспомнил вдруг о юном князе Ростиславе, утонувшем в реке Стугне почти сто лет назад...

Между тем это «воспоминание» чрезвычайно важно для понимания смысла всей поэмы, её христианского характера, ибо гибель Ростислава стала прямым следствием его нераскаянного греха.

Вот что рассказывается об этом в житии святого Григория, киево-печерского монаха: «Случилось однажды, что монастырский сосуд был осквернен нечистым животным. Для очищения этого сосуда блаженный Григорий пошел к Днепру почерпнуть здесь воды. В то же время пришел сюда князь Ростислав Всеволодович, намереваясь зайти в Печерский монастырь ради молитвы и благословения, ибо в то время он хотел вместе с братом своим Владимиром Мономахом идти войною против половцев. Слуги Ростислава, видя старца, начали смеяться над ним и досаждать срамными словесами, научаемые врагом-диаволом. Старец <...> говорит к ним: "О, чада! Если вам нужна молитва, то зачем вы творите злое и неугодное Богу? Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях <...> ибо для вас скоро наступит суд: все вы будете потоплены в воде вместе с князем вашим" <...> Ростислав разгневался сильно и сказал: "Мне ли, умеющему хорошо плавать, предсказываешь ты смерть от воды! Сам ты примешь эту смерть". И тотчас, не имея страха Божия в сердце, он приказал связать старцу руки и ноги, повесить на шею камень и бросить его в воду. Так был потоплен преподобный чудотворец <...>.

Ростислав, не сознавая своей вины и дыша яростью, не вошел в монастырь, как хотел сначала, и, не приняв благословения, удалился. Владимир же Мономах, брат его, зашел в монастырь и получил благословение. Во время битвы у Треполя <...> князья были побеждены половцами. Владимир <...> спасся, а Ростислав со всем воинством был потоплен в реке Стугне».

Игорь неслучайно вспомнил о Ростиславе. Он ведь, как и Ростислав, тоже немало бесчинствовал, немало горя принес Русской Земле. И было Игорю о чём задуматься... Но время Суда Божиего ещё не пришло для него. Пришло время покаяния.

Преодолев все преграды, Игорь цобрался до Киева, пришёл в храм Успения Божией Матери на Подоле — помолиться о себе, о дружине, им погубленной, о брате и сыне, о Земле Русской...

Он вернулся на Русь, как блудный сын возвращается в отчий цом, потому-то «Солнце светится на небесах», «девицы поют на реке», «страны рады, грады веселы».

Автор сочувствует Игорю на протяжении всей поэмы, но лишь после его раскаяния провозглашает здравицу: «здрави Князи и дружина, побарая за христьаны, на поганыя полки». Так ясно и определённо выражает автор своё отношение к борьбе христиан (русских князей) с погаными (язычниками).

А заканчивается «Слово» «славой» — горькой «славой»: «Княземь слава, а дружине аминь».

Автор не забыл о погибшей дружине, которую не воскресить... Он и нам напоминает о гибели русского «злата и сребра» — русских соколов, воинов, ставших жертвой гордыни, честолюбия, духовного ослепления и забвения Бога князем.

Автор «Слова» никого и ни к чему не призывает. Великая литература — не агитка. Она ставит перед нами вечные вопросы: как жить? по собственному ли разумению? по собственной ли воле? Потакать ли своему безрассудству и честолюбию? лелеять ли свою гордыню и пороки, отринув веру, забыв о Боге?..

Вечные вопросы... Это не я задаю их... Это автор «Слова», поэт и патриот, спрашивает нас, детей беснующегося века.