Mongoose

Фредерика Мария де Грааф — по происхождению голландка. У нее два высших образования — филолог-славист и психолог. Кроме того, она врач-рефлексотерапевт и, живя в Англии, двенадцать лет кряду очень успешно лечила детей и взрослых с помощью акупунктуры. Зачем же она приехала из благополучной Европы в Россию? В страну, где недействительны ее дипломы, где люди совсем не так приветливы и доброжелательны, где так много боли и страданий и где она вот уже восемь лет не может получить постоянный вид на жительство?

Здесь, в России, она каждый день общается с онкологическими больными, с безмерно страдающими, обреченными людьми. Но считает свою работу величайшей радостью. Подвизается в сугубо светском учреждении, общается как с верующими, так и с неверующими, но молится за каждого и в каждом стремится увидеть образ Божий…

Фредерика де Грааф родилась в 1949 году в Индонезии в городе Сурабайя, где в то время работал ее отец. Через полгода семья вернулась в Голландию. Там Фредерика жила до 25 лет, до тех пор, пока ее жизнь не изменилась, а изменилась она после встречи с митрополитом Сурожским Антонием. Случилось это в 1975 году, во время Великого поста. Владыка Антоний приехал в Голландию и читал лекцию в университете, где училась Фредерика. Вот что она рассказывает об этом:

— Я до сих пор помню, Владыка тогда сказал: если человек привязан к чему-то, он держит это в руке и думает, что им обладает, а на самом деле он сам пленник того, что он держит. Это произвело на меня большое впечатление. Владыка сказал, что будет говение в Голландии для православных (говения в практике прихода, руководимого митрополитом Антонием,— это дни, посвященные духовным беседам, совместным размышлениям, молитве и общей исповеди.— Прим. ред.). И хотя я еще не была православной и мало что о Православии знала, но я сразу поняла, что я тоже там буду. Мне было страшно в первый раз быть на говении, неудобно, что я неприглашенная, незваная пришла туда. Было две лекции. Во время перерыва я подошла к Владыке, и мы познакомились. Я спросила, бывают ли говения в Англии. И Владыка вдруг ответил: «Вы хотите приехать? Я Вам дам адрес». А потом в храме все стояли на коленях. Мне это было удивительно… Через три недели я поехала в Англию. Денег не было, я была довольно бедная студентка. Но когда человеку что-то очень нужно — ему дается. И мне дали работу — перевод какой-то статьи с русского на голландский. И этих денег хватило ровно на билет. Я помню, в мой первый приезд в Лондон Владыка после говения сказал: «Давай поговорим». Я сказала, что у меня нет вопросов, он настаивал. Тогда я сказала, что у меня только один вопрос: «Как можно найти путь к сердцу человека?». Он помолчал немножко. Теперь я понимаю, это большой вопрос, но тогда я этого не понимала. И Владыка сказал: «Мы найдем путь к сердцу».

Свое второе имя — Мария — Фредерика получила при крещении. Случилось это в 1977 году в России, куда приехала на стажировку в МГУ: «Тогда за мной следили, думали, что я шпионка. Много-много было проверок. А я крестилась здесь, в Москве. Не в храме, на квартире. Крестил меня отец Николай Ведерников. Потом мне не давали визу 15 лет. Это было очень печально, очень больно».

Фредерика решилась переехать в Англию, чтобы быть в приходе Владыки Антония. Она попросила его благословения: «Я спросила Владыку, где мне лучше поселиться, чтобы посещать православный храм. Владыка сначала сказал: „Ну, подождем еще год и потом решим”. Обычно я не спорила, но тут… Я сказала: „Но через год будет тот же вопрос!”. Он глубоко-глубоко посмотрел мне в глаза и очень тихо сказал: „Ну, тогда лучше, пожалуй, сюда”. Это была перемена всей жизни. Все думали, что я с ума сошла. Я ведь только что окончила университет, у меня была работа при университете — преподавать русский язык и литературу».

В Лондоне Фредерика работала в магазине распродаж. Для выпускницы университета это было непросто: «Вхожу в магазин, здороваюсь, а меня как будто никто не слышит. Это была первая встреча с совершенно другими людьми. Это хорошая школа была!». Через два года Фредерика поняла, что пора сменить работу, заняться чем-то более душеполезным:

— Я думала стать садовником, чтобы растить цветы и молиться. И сказала Владыке об этом. Он очень редко давал советы. Его линия — чтобы человек в молитве, в общении с Богом сам узнал, что ему нужно. Но в тот раз он сказал: «У тебя хорошая улыбка, иди в медсестры».

Проучившись три года, Фредерика получила образование младшего врача, это что-то вроде фельдшера:

— Меня тогда поразило,— вспоминает Фредерика,— что когда умирает тяжелобольной человек, вокруг него всегда какая-то паника. Это было в 80-е годы, сейчас, наверное, по-другому. Но тогда медики очень боялись смерти. Я помню, прихожу в клинику утром, а вокруг больного беспорядок, ампулы, шприцы… Он уже полчаса как умер, а доктор все пытается его оживить, делает массаж сердца. Помню страх хирурга: его больной, и вдруг — умер. Тогда я впервые задумалась об отношении к смерти. Меня стало интересовать, что можно сделать, чтобы облегчить человеку боль, чтобы он не чувствовал себя обреченным. Я окончила учебу, стала специализироваться в онкологических больницах и хосписах. А потом решила ехать в Россию, в Москву, где как раз начинали создавать первый хоспис.

Владыка Антоний благословил ее на этот шаг, и отец Иоанн (Крестьянкин), у которого она бывала неоднократно,— также.

«Прежде всего — я их лечу»

В Первом московском хосписе Фредерика работает уже восемь лет и о выборе своем не жалеет: «Ощущение, что здесь я — на месте». В России она лечит акупунктурой без иголок:

— Когда я начинаю работу, говорю: «Господи, будь моими глазами, будь моим сердцем, будь моими руками». Говорю и забываю об этом, потому что люди требуют внимания, лечения. Прежде всего — я их лечу. Врачи просят: «Фреки, идите к такому-то больному, скажите, есть ли у него боль». Я слушаю качество пульса, это дает мне понять, например, почему человека тошнит — язва это или непроходимость. Кажется, что я ничего не делаю. Но я сижу 30–40 минут с каждым больным. Изучаю больного, а он, конечно, изучает меня. Больные знают, что я что-то делаю, это не таблетки, не уколы, но становится легче. А еще я больных расспрашиваю про их жизнь. Для чего? Ну, во-первых, так гораздо интереснее работать, когда это не просто «человек в пижаме». А во-вторых, больному очень важно, чтобы врач о нем что-то знал.

— Чем больше мы растем в молитвенном общении со Христом, тем меньше страха. В группах добровольцев я часто даю такое задание — представьте, что врач вам говорит: «Вам осталось жить три месяца». Что бы вы пережили? Если честно, прочувствовать — не умом, а сердцем? Осознать реакции своей души… Так вы приближаетесь к тому, что переживает больной. Психологически нужно быть довольно мужественным, чтобы не защищаться от чужой боли, от чужой муки. Надо быть профессиональным и вместе с этим открытым. Сострадание — это не сидеть вместе в яме и плакать. Быть рядом и принимать этого человека в свое сердце. Это — творческое сострадание. Это не значит умирать вместе с больным. Это не значит даже — пережить его горе как свое. Этого мы не можем. Его горе — это его собственное горе. Это его жизнь, которую он прожил. Это мы не можем вообразить, что мы можем это пережить. Но мы можем болеть сердцем за этого человека. Мы можем стоять перед Господом и говорить: «Господи, будь с ним! Помоги этому человеку. Смотри, как больно ему! Помоги, Господи!».

Принять этот страх, эту боль в себя. А дальше-то как с этим жить? Оказалось, что этот вопрос сама Фредерика задавала Владыке Антонию. И он ответил так: «Я знаю, тебе сейчас покажутся фальшивыми мои слова… Но я поделюсь со Христом».

— Я ничего не поняла тогда…— призналась Фредерика.— Но сейчас я знаю, что можно открыть свое сердце Богу, поделиться болью с Ним. И это дает большое облегчение. Иногда вечером мне нехорошо — болит все тело. Такая концентрация боли, что ощущаешь это физически. Вечером я молюсь, а утром снова хочется на работу. Но бывает, что совсем тяжело, невозможно. Тогда я говорю: «Господи, я больше не могу! Помоги мне!». И только так сказала, уже легче становится. Конечно, нужно от работы отвлекаться, переключаться. Погулять, съесть мороженое, сходить в кино, это обязательно нужно.

Такие советы Фредерика дает волонтерам на лекциях. А что же помогает ей самой не выгореть — на такой-то работе?

— Я люблю природу, но здесь ее мало. Много хожу пешком. Часто вдоль Москвы-реки гуляю. Но к концу лета уже не могу ничего видеть, потому что знаю уже каждую тропинку. Люблю читать. Сейчас читаю прозу Пастернака. Телевизор смотрю. Вчера смотрела передачу Анатолия Смелянского про театр… Достоевского очень люблю. Гоголь очень интересует меня. Я хочу его понять, не только читать его произведения, понять, чем он жил.

А еще очень важно научиться понимать самого себя. Научиться принимать и отдавать, научиться быть открытым:

— Бывает, что человек вам неприятен, несимпатичен. Тогда остановитесь и спросите себя: а что происходит? Я же его в первый раз вижу! Что это говорит про меня? Может быть, этот человек напоминает кого-то, кто давным-давно меня обидел? Мешать нам жить может многое: осуждение, страх. Усталость, жалость к себе. Чтобы не поддаваться, надо научиться владеть собой. Научиться быть вместе с человеком, который перед тобой вот в этот миг. Не защищаться от его страха. Не бросать его, несмотря ни на что. Это далеко не всегда удается.

Фредерика — прихожанка храма Флора и Лавра (иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость») на Зацепе: «В храм хожу с радостью. Это дает мне силы».

Люди недолюбленные и неуважаемые

В хосписе Фредерика денег не получает. Живет на средства, которые завещала мать. Ей удалось приобрести жилье неподалеку от хосписа, но официально она все еще здесь «в гостях»: живет, продлевая вид на жительство, а о получении гражданства только мечтает:

— Это очень трудно. Почему? Я думаю, чиновники хотят денег, считают, что иностранка — значит, богатая. Сказали, что дадут вид на жительство на пять лет, а дали на два года, оказалось, что через два года кончается мой паспорт. Заранее мне этого сказать не могли! В конце года придется все начинать заново.

На вопрос: «Любит ли она людей?» — Фредерика отвечает утвердительно, но сразу добавляет:

— Мне трудно любить людей в метро… Но когда человек болеет, все эти мелочи отпадают, и мое раздражение тоже остывает. Сострадание сильнее. Господь дает сострадание. Мегаполис, толпы людей вокруг, давка все время, а люди жесткие и безразличные. И хамство... Это — трудно. На Западе легче жить. Когда я летаю в Англию, можно расслабиться, просто ходить по улицам и не ожидать, что на тебя сейчас гавкнут. Конечно, здесь тяжелее у людей жизнь, очень много трудностей. Люди, в общем, не такие уж и злобные, просто недолюбленные и неуважаемые. Недолюбленные в семье, ненужные государству… Я вчера шла домой, стоит на улице старушка с котомкой, стоит, опирается на палку. Я спросила, не надо ли ей помочь, она от помощи отказалась и тут же мне рассказывает: муж умер, сестра умерла, а невестке она не нужна. «А кому я нужна?» — так она и говорила. И это было так печально… Я всегда думаю, когда сижу в метро: вот человек, он сейчас смотрит на меня со злобой и неприязнью, а через некоторое время может оказаться в хосписе, где я постараюсь сделать все, чтобы ему стало легче.

Научиться молчанию

Фредерика хорошо говорит по-русски и находит многим вещам точные образные определения, вот фрагменты ее лекции о паллиативной помощи:

«…Человеческое тепло — это очень много. Больной человек снова становится ребенком. Ты видишь, что он такой беззащитный, слабый, испуганный… Так естественно — погладить его по голове. Только это надо делать от сердца, а не автоматически».

«…Мы все — смертны. И все мы боимся смерти. И наше тело выдает этот страх. Почему это так важно? Потому что больной изучает нас, он ищет человека, которому можно открыться. Мы инстинктивно отгораживаемся, он это чувствует. Медсестра улыбается, но всегда занята — это наша защита, да? Мы становимся бодрыми и многословными, когда не знаем, что сказать. А важнее — научиться молчанию».

«...Владыка говорил, что когда дотрагиваешься до больного, он понимает, важен ли он для тебя. Через наше тело коммуникация очень глубокая. Человек никогда не откроет свою душу тому, кто небрежно относится к его телу. Прежде чем говорить с человеком, посмотрите — удобно ли он лежит, поправьте подушку… Если мы не умеем этого делать, он никогда не будет откровенен».

«…Больной говорит: „У меня все хорошо!” А что говорят его глаза? Осанка? Жесты? Важно увидеть то, что стоит за словами. Для этого научитесь и просто смотреть на человека, как художник смотрит на что-нибудь красивое. Кто передо мной? А что он или она хочет передать? Даже без слов. И тогда человек будет знать, что есть человек, который его не боится».

«…Иногда родственники просят не говорить больному о диагнозе: „Он не сможет пережить свой диагноз!”. Мой опыт показывает, что больные о своем диагнозе почти всегда знают сами. Когда идут на Каширку, когда их привозят в хоспис, они не знают, что у них рак?!»

«…Больной спрашивает у тех, кому доверяет: „Что со мной?” Будьте осторожны! Бывает, что он спрашивает, и все равно не хочет знать правду. Если человека хорошо знаешь, можно его спросить: „А что вы думаете о своем диагнозе?” В хосписе лежал один мужчина, у него была опухоль позвоночника. Он лежал много месяцев у нас и все говорил: „У меня остеохондроз…”. И однажды я смотрю, как его жена входит в палату, глаза у нее заплаканные… И с каким страхом муж смотрит на нее! Я к ней подошла в коридоре: „Может быть, с мужем нужно поговорить о диагнозе?” А она отвечает: „Я давно хочу, но боюсь”. Но все же решилась на разговор. И услышала от мужа: „Я с самого начала знал, что у меня — рак”. Он заплакал, она заплакала. Я ушла. Но зато потом они спокойно могли сидеть вместе. Потому что не стало фальши. Ничего хуже нет, чем фальшь в последние недели, в последние дни на земле. Когда близкие отводят глаза и говорят: „Все хорошо, скоро поедем на дачу”. Если есть хоть какая-то возможность, будьте честными со своими любимыми. Человек, от которого скрывают правду, обречен на одиночество. Он видит вашу муку. Он стоит перед лицом смерти один. И не может ни с кем поговорить о своих страхах. Он все внутри переживает, и поэтому болеет больше».

«…Бывает, что уходишь от больного, и у тебя голова болит. Владыка говорил: „Ну, ты же хотел помочь! Если хотите что-то отдать, заплатите за это”. Да, будешь уставший. Вот в ушах шумит — это плата за помощь. Важно научиться не жалеть себя. Это так трудно!»

«…Не так важно, чем именно вы занимаетесь. Я, например, могла бы быть садовницей. Много разных путей… Где угодно можно быть с Богом. Можно десять лет заниматься одним делом, а потом вдруг сменить профессию, если так хочется. Это не важно. Важно — идти к Богу. Каждая работа дает бесценный опыт.

Но с другой стороны, Господь дает нам талант, и надо докопаться до того, чего именно хочет душа. То, чего она действительно хочет,— это уже от Бога. Идти по голосу сердца».

«…Владыка говорил: “Христос там, где боль. И если ты хочешь быть с Ним — оставайся!”»