 Тоска человека, разрешившего себе все, но не ставшего при этом абсолютно довольным своей жизнью,― состояние, знакомое многим. Примета времени, можно сказать. И кто из «преуспевших» не задавал себе полуриторический вопрос: почему, когда есть уже, казалось бы, все, что должно сделать счастливым, нет этого самого счастья, нет чувства радости от жизни?
…Почему в детстве радость дается просто так, «ни за что», почему она всегда рядом, так близко, что ее можно коснуться рукой и сердцем? И почему ты не остаешься равнодушен даже к таким мелочам, на которые потом вовсе не обращаешь внимание, которых уже даже не замечаешь? Утренний луч солнца, заглядывающий в твое окно, способен тебя, только что проснувшегося, осчастливить. Не на мгновение ― на весь день. Ты купаешься в этом ласковом свете и чувствуешь себя «на седьмом небе», так что ничего, кажется, в жизни больше не нужно. Выходишь на улицу, и узнаешь, что утро имеет запах, вдыхаешь его, и… душа буквально ликует.
Но проходят годы, и утреннее пробуждение неизменно оказывается сопряженным с воспоминанием о том, сколько всего надо сделать. Солнце, пытающееся дотянуться до тебя сквозь занавески, теперь раздражает: оно говорит о том, что времени, чтобы поспать еще хотя бы чуть-чуть, уже не осталось. Утро взрослое в отличие от того, детского, приобретает запах бензина, и даже дождь перестает так незабываемо пахнуть мокрой пылью. И ты, став взрослым и, как тебе кажется, мудрым, мучительно пытаешься понять: почему радость ушла? Вроде и утро такое же, и солнце, а внутри тишина… Радость посещает теперь нечасто, а если и приходит, в ней всегда есть примесь горечи. И даже когда долго, практически с применением волевых усилий, ты пытаешься вызвать в себе то детское счастье, захватывавшее тебя целиком, ничего не получается. Но почему? Ведь у меня все хорошо! Я могу позволить себе все, что мне хочется. Я полностью свободна, независима. Мне не хватает только радости, хочу пережить ее снова, но в ответ ― раздражающий луч солнца и серое утро.
И только после удивительного стечения обстоятельств, вдруг подарившего тебе те давно позабытые детские переживания снова, все становится понятно. Нам, взрослым и так много «недобро наследившим», запах дождя и положительные эмоции оттого, что всего лишь начался новый день, надо заслужить.
Просто после многих жизненных перипетий вдруг понимаешь, что еще немного ― и утонешь в безумной суете и призрачной гонке за такими же призрачными, навязанными обществом ценностями. Еще немного, и не сможешь себе семнадцатилетнему сказать «привет» и объяснить, почему ты стал совсем не таким, каким мечтал стать в то утро, когда выпускником десятого класса встречал рассвет.
…И тогда идешь к Богу (а к кому и куда еще можно с этим грузом пойти?) и говоришь: «Прости…», а потом еще раз, и еще. Идет время и вдруг неожиданно, утром, ты, как в детстве чувствуешь теплоту и расположение к тебе воскресного солнца, заглянувшего в окно, и тогда ты вдруг понимаешь, почему этой радости до сих пор не было. В детстве Бог всегда с нами, ведь мы Его дети, Он любит и ласкает нас, ничего не требуя взамен. Он дарит нам целый мир, который так удивителен, что не может не вызывать радость. А потом мы уходим, уходим сами. Часто ― не отдавая себе в этом отчета, потому что детство и юность проходили без знания о Боге. Мы начинаем жить своим умом. Нам кажется, что мы стали взрослыми и теперь можем и должны самостоятельно выстраивать свое благополучное во всех отношениях существование. И не помним или не знаем, что Создавший нас на самом деле будет рядом с нами всю жизнь, и всю жизнь будет оберегать, если только будем пребывать в согласии с Ним. Но мы распоряжаемся своей жизнью так, как угодно нам, и бежим уже за совсем другими удовольствиями, столь непохожими на ту веселость просто от того, что пришло утро. А когда пресытимся, недоумеваем ― почему с нами под одной крышей не уживается радость?
Но, если искренне просишь прощения, то вся шелуха, накапливавшаяся годами, постепенно облетает. И тогда становится понятен и смысл покаяния, кажущегося для взгляда стороннего наблюдателя не очень ясным ритуалом. В этой шелухе так много наших обид на кого-то, наших действий, причинивших боль близким людям, страхов, неоправдавшихся ожиданий, ненужных амбиций. Но все отслаивается, и душа как бы возвращается к своему первоначальному облику. Понятно, что ей уже не придти в то детское состояние, да это и не нужно. Но, счистив все следы, оставшиеся от годами получаемых и наносимых кому-то обид, от бесчисленных сделок с собственной совестью, душа освобождается от всего, что тяготило ее до этого момента. Она начинает дышать, начинает жить. И тогда возвращается та самая давно позабытая, даже еще более светлая и лучистая, уже по настоящему глубокая радость, обретается вновь, уже навсегда, казалось бы, утерянная способность в отдельные жизненные моменты быть бесконечно счастливым.
|
