Mongoose

Священномученик протоиерей Иоанн Восторгов

 Бог христианский, по словам церковных песней, почивает на разумных престолах и называется Богом разумов; требуя от христианина, чтобы он любил Его всем сердцем и умом (Мк. 12, 30), Господь и

Сам, как говорит Апостол, дал людям свет и разум (1 Ин. 5, 20) и во Христе открыл людям все сокровища премудрости и разума (Кол. 2, 3). Самое нравственное перерождение человека под влиянием христианства не касается одного только сердца его, но охватывает все стороны его душевной деятельности и в том числе умственную. Апостол наставляет христиан: обновляйтесь обновлением ума вашего (Рим. 12, 2); не будьте дети умом, на злое будьте младенцы, а по уму «совершены бывайте» (1 Кор, 14, 20); облекитесь в нового человека, обновляемого в разуме (Кол. 3, 10). О себе великий Апостол, учитель веры по преимуществу, говорит, однако, что он желает помолиться и воспеть закону Божию. Наконец, вопреки довольно распространенному ныне одностороннему воззрению на Иисуса Христа как только и исключительно нравственного преобразователя жизни человеческой, мы должны указать, что Божественный Основатель святой религии нашей пред самой смертью Своею такими словами Сам определяет задачу Своего служения: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17, 3).

Конечно, отсюда далеко до рассудочного усвоения христианства и, без сомнения, такое усвоение христианства исключительно умом, в смысле религиозного развития, далеко недостаточно и даже вредно. Но только что приведенные мною нарочно довольно многочисленные ссылки на книгу Завета христианского ясно показывают нам, что вместе с тем и искание знаний ума, научная любознательность не могут стоять в противоречии с христианством. Скажем и более того: не избыток разума, а, как раз наоборот, его недостаток является врагом христианства. Только при этом недостатке, по слову Писания, называющие себя мудрыми могут оказаться и оказываются на самом деле безумными (Рим. 1, 22), и только при этом недостатке разум, мало мысливший, но много возгордившийся, вместо того, чтобы прильнуть к живительному Источнику всякой Премудрости, начинает взиматься на разум Божий (2 Кор. 10, 5) и приносить неисчислимый вред человечеству.

Но это уже злоупотребление, которое никогда и никому не должно давать права отрицать то, чем злоупотребляют...

Лет 30 — 50 тому назад, в 60-х годах, русское общество было охвачено необыкновенным, чисто юношеским увлечением наукою, и много было в той поре чистого, идеалистического, возвышенного. Общества, курсы, чтения, кружки, просветительные учреждения всякого рода открывались во множестве; народное образование занимало все помыслы; книги, журналы, газеты получили небывалое до того времени в России распространение. Но, очевидно, были допущены какие-то ошибки; к светлому и чистому просветительскому движению примешалось, очевидно, что-то нечистое, — и движение это вдруг как-то затихло. Отовсюду в настоящее время раздаются жалобы на принижение идеалистических стремлений к знанию не только в обществе, но даже и в школе, где жажда знания среди юношей, повидимому, должна бы быть особенно напряженною. Мало того: и на Западе, в лице некоторых представителей знания (Карпентер, Брюнетьер), и у нас в России (в лице графа Толстого с последователями, смеющегося «над барами, работающими головой») мы видим открытую проповедь мнения о так называемом банкротстве науки и даже полное ее отрицание.

Кратко отмечаем эти факты, чтобы показать, как даже при неблагоприятных условиях, тем не менее, в открываемых публичных лекциях пробивается наружу врожденное человеку стремление к истине и познанию и как при всех даже авторитетных и влиятельных возражениях против научного знания интерес к нему не глохнет и не уничтожается. Христианство, в истинных своих представителях, всегда было чуждо обеих указанных крайностей. Никогда не усвояло оно одному только знанию всеспасающей силы; никогда оно не обвиняло, не упрекало науку в том, в чем она неповинна. Где люди, там и страсти, — а при этом условии не только наука, но и сама религия, даже святейшая и возвышеннейшая, какова религия христианская, не раз обращалась в средство достижения дурных целей или даже общественного принижения. «Главная немощь духа, — говорит знаменитый наш ученый и педагог Н.И. Пирогов в своих «Вопросах жизни», — есть односторонность его на пути прогресса. Везде, начиная от моды и доходя до фанатизма, мы испытываем ее влияние».

Избегая этой односторонности, при всех увлечениях науки и даже при враждебном отношении ее к религии, которое, к сожалению, по временам, имело место в истории человеческой мысли; с другой стороны, и при всех случаях отрицательного отношения к науке, которые повторялись не раз и в прошлом и в нынешнем столетиях, — всегда и неизменно истинное христианство в лучших своих представителях покровительствовало знанию, и поэтому мы видим, что христианские страны доселе — образованнейшие страны. Христианство полагало, что недостаток образования и культуры обусловливает несовершенное и недостаточное глубокое усвоение самого христианства, и поэтому везде, куда оно являлось с проповедью Евангелия, оно основывало школу и церковь и полагало само начатки культуры и образованности. Оно доверяло истинной и уважающей себя науке; оно не боялось ее света, напротив, радостно его приветствовало, видя в нем прекрасное и незаменимое пособие для своих собственных целей — для целей Царства Божия, Царства правды, мира и радости о Духе Святом (Рим. 14, 17).

И оно никогда не ошибалось и не ошибется в науке, в ее также истинных представителях. Было бы слишком долго, хотя, без сомнения, чрезвычайно интересно и поучительно, если бы я здесь привел пред вами исполненные возвышенной религиозности слова таких ученых, как Галилей, Коперник, Ньютон, Линней, Кювье, Лейбниц, Декарт и другие. Это голоса из прошлого, хотя и не так далекого. Полагаю, что для знающих будут убедительны слова таких ученых, как, например, Гексли и наш современник Спенсер, — людей, которых трудно упрекнуть в склонности обвинять науку в банкротстве или бессилии. Вот что говорит первый из названных мыслителей: «Истинная наука и истинная религия — близнецы, и разлучение их непременно поведет к смерти обеих. Наука процветает именно пропорционально ее религиозности, а религия процветает пропорционально научной ее глубине и твердости ее основ». А вот слова Спенсера: «Наука не только не противорелигиозна, как многие думают, но пренебрежение наукой нерелигиозно, отказать изучать окружающее нас творение нерелигиозно... При научном знании не пустословное поклонение (Богу), а поклонение действительное; не внешнее уважение, а уважение, доказываемое пожертвованием времени, мысли и труда. Религиозная сторона науки состоит в том еще, между прочим, что она одна может дать нам верное понятие о нас самих и о наших отношениях к тайнам существования. В то время как она показывает нам все, что можно знать, она показывает и границы, за которыми ничего нельзя познать. Не догматическими положениями учит она нас невозможности понять конечную причину всех вещей, а ясно направляет нас к познанию этой невозможности, приводя нас во всех направлениях к границам, которых нам нельзя перешагнуть. Больше, чем что-либо другое, убеждает она нас в незначительности человеческого ума в сравнении с тем, что превышает его. Относительно преданий и авторитетов людей она держит себя, пожалуй, гордо, но пред непроницаемым покровом, открывающим Абсолютное, она покорна, и гордость и покорность ее истинны». Итак, по словам Спенсера, гордость ума пред Божеством — это признак его недостаточного развития, но ничего так не смиряет ума, как настоящая наука. В этом смысле знаменитый математик Паскаль делает глубокое замечание: «Последний шаг разума — признать, что есть бесконечное в вещах, превышающее его силу, и если он не доходит до этого познания, то, значит, он очень слаб». Другой мыслитель, и именно основатель так называемой эмпирической философии, основывающейся на точном знании, Бэкон, замечает: «Мы должны расширять свой ум до возвышенности Божественных Таинств, а не заключать последних в тесные пределы нашего разума». Таким образом, нравственной, так и в научной области смирение выше гордости и носит в себе задаток будущего, безграничного развития. И наоборот, по словам мыслителя Амиеля, «гордость — ограничение ума», или, как учит святитель Иоанн Златоуст, «величайшее безумие — считать себя мудрым»...

И даже представители позитивизма, в лице Литтре, ученика самого Конта, вынуждены заявить: «Беспредельность тесно связана с нашим знанием и, однако же, недоступна для знания. Это океан, волны которого вечно бьют о наши берега, но пуститься в который мы не можем, так как у нас нет ни лодки, ни паруса».

Итак, напрасно в наше время, под прикрытием христианской религии или во имя ложно понятых ее нравственных требований некоторые объявляют войну царству науки, считая его враждебным по отношению к Царству Божию. Здесь или ложь, или печальнейшее недоразумение. Мы уже видели, что настоящая наука не отдаляет человека от Бога и веры в Него. Если же мы из этой области исповедания веры сойдем в область чисто нравственных отношений, то и здесь увидим, что истинные и всемирнопризнанные представители научного знания всегда стояли за нравственные начала. Мы могли бы привести здесь чрезвычайно глубокие, меткие и образные выражения знаменитых мыслителей древнего и нового времени, но довольно указать одного-двух ученых представителей нашего века, еще здравствующих, чтоб убедиться в справедливости сказанного. «Наука, — говорит известный химик Бертло, — обладает двумя силами: одной — нравственной, другой — материальной; и та, и другая захватывают все области человеческих отношений... Наука утверждает несокрушимые основы морали», «правила для поведения, опирающиеся на неумолимые законы, нарушение которых грозит гибелью целым народам, как и отдельным лицам». Не могу не привести слов нашего русского ученого профессора Бекетова, который в своей книге «Естествознание и нравственность» в выражениях и более ясных, и гораздо более теплых и сердечных убежденно и горячо высказывает мысль о том, что только злоупотребление наукой может привести людей к безнравственным воззрениям. По его мнению, «основы христианской нравственности прямо подтверждаются точною наукою. Поэтому нормальная жизнь человека, и с научной точки зрения, есть нравственно-христианская жизнь. Если будто бы на основании науки разные публицисты готовы выводить чуть ли не законность грабежа, то ведь это в истории человечества не новость. Развратники и всякие прожигатели жизни отлично умеют толковать в свою пользу разные теории и тем оправдывают себя». «Науке, — так заканчивает свою книгу профессор, — предстоит и в будущем все с большею и большею силою развивать в человечестве истинное религиозно-нравственное чувство. Задача ее — помогать великим силам природы, установленным Создателем, вести человека к совершенству».

Так говорят представители науки об отношении ее к христианской нравственности. Мы видим, что и в этом вопросе наука и религия идут рука об руку, и наука ведет нас к тому же свету, правде и добру, которые составляют содержание и конечную цель христианства как Царства Божия на земле; и она, под знаменем истины, объединяет людей различных национальностей, званий и состояний в одну великую семью, в царство мира и братства на земле; и она дает побуждения к нравственному совершенствованию, к исполнению нашего человеческого назначения на земле.