Mongoose

К 70-летию Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви заграницей с участием представителей клира и мирян, состоявшегося 1/14—11/24 августа 1938 г. в Сремских Карловцах в Югославии

«В печать проник весьма знаменательный факт, касавшийся осквернения мощей Святителя Митрофания Воронежского. Изследование было произведено в 1918 году, и когда кощунственно, с ругательствами, под охраной прибывших солдат, были сброшены покровы и одежды, были обнаружены нетленные мощи. Комиссия решила для поучения народа оставить мощи открытыми. В соборе был поставлен военный караул. В ночь на 19 января один из часовых, проходя мимо окна, увидел в соборе свет, окна низкие и потому можно было разсмотреть, что делается в соборе… Часовой увидал, что Святитель Митрофаний выходит в сиянии из алтаря. Часовой выстрелил в дверь. Началась паника, а наутро караул исчез. 21 января мощи были возвращены монастырю, унесена была серебряная рака. Возле мощей стали происходить чудеса. Еще ранее того были изследованы мощи Св. Тихона Задонского. Сначала их забрали, потом вернули в собор, но собор запечатали. Через год мужики потребовали открытия собора, мощи были обнесены вокруг монастыря и выставлены на поклонение. В народе говорили, что те солдаты, которым явился в сиянии Святитель Митрофаний, были потом разстреляны.

После 1920 года осквернение мощей прекратилось. Впоследствии, в 1930 году, после ликвидации монастыря, мощи Св. Митрофания Воронежского были переданы в музей (возвращены в 1990-е гг.). Командированные агенты власти, особенно евреи, часто терялись при исполнении данных им поручений. Большевики полагали, по своей упрощенной психологии, что осквернение мощей должно показать народу ложность его веры. Большевики встретились с совершенно неожиданным явлением. Оказалось, что народ отделяет духовное от материального, и для него святость остается святостью, независимо от тленности мощей, и мощи не только потому святы, что они нетленны, а и потому, что они были земной оболочкой людей, ставших угодниками Божиими, просиявшими пред Господом дивными своими делами. Оказалось, что народ гораздо глубже и тоньше верует, чем это предполагало либеральное общество, не говоря уже о коммунистах. Нельзя было открыть обмана, ибо народ ни в чем не обманывался. Меру чудес, являемых угодниками, определяет Господь, а не народ, и народ с радостью принимает то, что дано. Русский народ мог гордиться сонмом святых, явившихся на Русской земле.

Русский народ чтит могилы предков; он не знает погребения на срок. Могилы предков святы навеки и он не допускает оскорбления могил. Как же он мог отнестись к вскрытию гробов угодников и чудотворцев. Совсем не так, как этого ожидали большевики, для которых вообще нет ничего святого. Здесь разные психологии, и кощунства большевиков вызвали только печальное раздумье в народе о последних временах, об антихристе, который явился для того, чтобы народ Русский через отречение и страдание вернулся на стезю Божию. Оскверняют мощи угодников, ругаются над Богом, опозорили Русскую землю, Дом Пресвятыя Богородицы, и за все это должен будет дать ответ перед Богом русский человек. Пред поруганными мощами задумался русский человек и совсем не так, как разсчитывали большевики» (74-75).

Подробно говорит К. Н. Николаев и о тех чудовищных разрушениях храмов и монастырей, что имели место в 20-30-е гг. ХХ столетия. По сути, то был настоящий погром русского культурного наследия. В последние годы в России было много публикаций на эту тему, и все же приведём некоторые факты из сообщения К. Н. Николаева.

Общеизвестно, что одним из первых постановлений советской власти был декрет об отделении Церкви от государства (23 января 1918 г.), который лишал Церковь права владения собственностью, всё её имущество объявлялось «народным достоянием»; а согласно постановлению от 8 апреля 1929 г. верующие могли получить храм только в наём. Многие храмы были превращены в музеи атеизма или же в историко-культурные заповедники; к таковым относились Троице-Сергиева Лавра, Александро-Невская, Киево-Печерская, причём последняя была объявлена «всеукраинским государственным, культурно-историческим заповедником, с преобразованием ее во всеукраинский музейный городок» (76)!

К 1931 г. почти все монастыри в советской России были закрыты. Только в Москве были взорваны древний Симонов и Страстной, а в Кремле — Чудов и Вознесенский монастыри; Донской был обращён в антирелигиозный музей искусства. В Покровском Хотьковском монастыре, где покоятся мощи святых Кирилла и Марии, родителей преподобного Сергия Радонежского, была устроена школа комбайнёров, а в Соловецком монастыре — концлагерь (1920). «Пользовавшаяся мировой известностью библиотека Киево-Печерской Лавры, вместе с богатым отделом рукописей, в том числе Библией, подаренной Византийским Императором святому князю Владимиру при крещении, предназначена к продаже в Америку» (77). Интересны и цифры кардинала д’Эрбиньи (известного папского «легата» в России), которые приводит Николаев: «с 15 декабря 1929 года по 25 января 1930 года было закрыто более 2.000 церквей. В Москве до революции было 675 церквей… а на Пасху 1936 года было открыто всего 28 храмов. Отсюда видна та систематическая последовательность, с которой уничтожаются храмы» (78).

В России появились, по официальной советской терминологии 20-х годов, «безбожные» города, то есть те, где не осталось ни одного действующего храма: Богородск, Подольск, Херсон, Калуга, Коломна, Арзамас, Чита, Калач, Переяславль и другие. В 1929 г. в Киеве проходил съезд безбожников Украины, на котором было решено уничтожать иконы. В 1927-1928 гг. в Туле было сожжено более 2.000 икон, в Бахмаче — 4.000! «Почти отовсюду сняты колокола. Драгоценные вещи из ризниц монастырей и церквей проданы заграницу или “берутся для научной переработки на дому и не возвращаются”. Никакой охраны музейных ценностей по существу нет» (79). Пожалуй, большевицкая ересь во всем превзошла «ересь ересей» — иконоборчество!

Размышляя над вопросом: как могло случиться на Руси, что народ допустил такое кощунство и истребление своих святынь, докладчик замечает: «Много было причин. Они будут исследованы в будущем. Загадочны и непонятны пути массовой психологии. Толпа приобретает совершенно иной облик, чем облик тех людей, из которых она состоит. Одной из причин… является та, что при каждом столкновении народа с властью у порога закрываемого или разрушаемого храма возникает вопрос о судьбе священника. Все суды после таких столкновений оканчиваются одинаковым приговором: священников разстреливают» (80).

Подводя некоторые итоги своих наблюдений К. Н. Николаев делает следующие выводы: «Внутренняя жизнь Церкви напряженна и сурова. Она раздирается внутренними расколами, она по-прежнему является орудием советской политики. На всем лежит печать обреченности. Из тюрем и ссылок приходят люди и разсказывают о подвигах смирения и о страданиях таких пастырей, как Митрополит Петр (Полянский), Архиепископ Илларион (Троицкий) и сотни им подобных. Если в первые века христианства Церковь была в катакомбах, то теперь Церковь в тюрьме и лагерях. Там совершаются моления в обстановке злобы и ненависти окружающей власти. И, как в старину, во время первых веков, шепчут побледневшие губы: “Я христианин”. <…> Грубое заблуждение советской власти и теоретиков марксизма от самого начала заключалось в том, что они считали, что культ покрывает религию. Они думали, что, разрушив форму церковной жизни, уничтожат веру в Бога. Оказалось, что отказаться от религии выше человеческих сил. Религия и вера в высшее начало жизни сохранились, несмотря ни на что» (80-81).

Вторая часть доклада К. Н. Николаева - «Вера в России». Автор положительно утверждает, что большевицкое преследование православных «носило чисто религиозный характер, характер отрицания права религии на существование, и обвинения в контр-революции были придуманы для собственного оправдания» (85).

Итак, большевики считали, что если они уничтожат Церковь, формы религиозной жизни, то искоренят в народе веру. К походу против Церкви присоединилась ещё и борьба с отражением православия в народном быту, которая принимала характер примитивно-грубый, откровенно пошлый, вплоть до запрещения продажи ёлок на Рождество и творога на Пасху. Красная антирелигиозная карикатура вполне встраивалась в этот ряд: пьяный монах или рабочий, грозящий небу огромным кулаком.

Николаев замечает, что большевикам было «чуждо чувство меры и чувство смешного, ибо что может быть глупее [этого рабочего], и как это жалко в сравнении с легендой древней мифологии о битве титанов с богами. <…> Все, что делали большевики в этой области, было плоско, пошло, грубо, и ничего не могло вызвать кроме отвращения в таком художественно одаренном народе, как народ Русский. Не могли иметь никакого успеха и кощунственные карнавалы, ибо народ знает, что всякому свое место и, кроме того, кумач и фольга только еще ярче оттеняли благородную простоту суровой пышности православной церковности» (86).

Однако большевики задумали «переделать весь человеческий материал», и главной задачей они видели «дело переработки молодого поколения». Помимо изб-читален, уголков безбожника, «ликбезов», которые вели антирелигиозную пропаганду, в борьбу с «религиозными предрассудками» были включены пионерское и комсомольское движения. Николаев цитирует слова Н. Бухарина о пионерии, заставляющие крепко задуматься о сокрытых планах интернационал-большевиков в отношении русского народа: «В пионердвижении мы имеем детскую организацию, которая своими слабыми рученками разрушает старые отношения в семейной организации, т.е. ведет медленный подкоп под самую консервативную твердыню всех гнусностей старого режима» (87)!

Растлению народа уделялось особое внимание: «… шло непрерывное разрушение семьи. Брак потерял не только свое религиозное, но и юридическое значение и стал фактом, который устанавливался и прекращался путем простого заявления, На этой почве развивались такие отношения, которые, благодаря широкой пропаганде абортов, поставили женщину в исключительно унизительное положение. Такое разрушение семьи должно было углубить ослабление религиозного чувства и помочь антирелигиозной борьбе» (89). Однако все эти меры коминтерновцев по борьбе с «религиозными предрассудками» имели иные, в общем, прозрачные цели — максимальное сокращение, всеми возможными способами, численности русских.

«Нового человека» лепили достаточно бодро, но прежде всего нужно было разрушить связь «старого человека» с Богом. Однако «Бог остался в недосягаемости, а “религиозные предрассудки” ушли вглубь народа» (89). В 1925 г. был создан Союз безбожников (с 1929 г. Союз воинствующих безбожников) — организация интернациональная, — в задачи которой входило широкое вовлечение масс в ряды «безбожников», создание тысяч «безбожных» деревень, разработка методов активной пропаганды, воспитание кадров лекторов-пропагандистов, выпуск антирелигиозной литературы, создание антирелигиозных музеев и учебных заведений, а в вузах организация специальных кафедр по вопросам антирелигиозной работы (позже печально известные кафедры атеизма во всех без исключения вузах СССР). Заметим, что в Великобритании орган Союза журнал «Безбожник» был запрещён как «издание аморальное».

Любопытно, однако, что антирелигиозная пропаганда принесла и обратные плоды: разбирая критически Евангелие, историю Церкви, молодые люди начинали задумываться над религиозными вопросами, мысль человеческая выходила за пределы, назначенные ей безбожниками-интернационалистами; «антирелигиозная работа стала источником возрождения религиозной мысли народа» (92). Николаев приводит ряд свидетельств из советских газет 30-х гг. о возрождении религиозного сознания народа, некоторые из них напоминают прямо-таки анекдоты. «Во многих местах, даже в Московской области, — пишет “Социалистическое земледелие”, — до сих пор служат по церквам благодарственные молебны по случаю новой конституции. После службы на тему о конституции священники произносят проповеди. <…> В Нижегородской области колхозники принялись святить избы и возбудили ходатайство в некоторых местах произвести сплошное освящение изб. По селам открыто происходят крестные ходы. В некоторых случаях иконы и хоругви при этом вносят в школы и в школах служат молебствия. Педагоги и председатели сельсоветов, огорчается газета, не усматривают в этом чего-либо непозволительного. Священники организуют кружки по изучению конституции… <…> Даже директора средних школ, — говорит “Учительская газета”, — несмотря на свою принадлежность к партии, не отрешились от религии, крестят детей, если не в церкви, то у себя дома. Замечаются крепкие бытовые связи детей с духовенством и, если например… нужно достать рыболовный крючок, то скорее всего у священника. <…> Возрос и авторитет богомольных граждан. Некоторых из них население считает святыми. В Нижегородской области большим почитанием пользуется “святой Семен”, крестьянин села Ломовки. “Правда” к этому добавляет, что безбожники бездействуют и что “поповское влияние” повсюду укрепляется, в частности, в районе Магнитогорска, где заново отстроен кафедральный собор “при попустительстве и даже при сочувствии местных властей и членов союза безбожников”. <…> “Комсомольская правда” свидетельствует, что председатель Социалистической культуры в селе Боровицы Кировского района, комсомолец Перминов одалживает у священника ризы, нужные ему для антирелигиозных представлений, а за то ходит вместе с семьей в церковь. Эта же газета удостоверяет, что церковные богослужения посещаются более, чем антирелигиозные собрания, ибо богослужения стоят на большем артистическом уровне» (94-97). «О напряженности агитации большевиков можно судить уже по одному тому, что за время с 1919 по 1931 гг. было издано совершенно невероятное количество экземпляров разных изданий. В России без Украйны было издано 3.648.991.000. В Украйне по неполным сведениям, без ряда лет, было издано 125.276.713 экземпляров разных изданий» (96). Вместе с тем в конце своего обширного доклада, автор приводит очередные сведения об арестах духовенства (уже после сталинской конституции 1936 г.), считает, что угрожающим стало положение и самого митрополита Сергия, и заключает неутешительными словами: «Православная Церковь накануне новых жесточайших испытаний» (101).

Тематически к докладу К. Н. Николаева примыкает и доклад протоиерея Михаила Польского «О духовном состоянии Русского народа под властью безбожников».

Отец Михаил прошел Соловки, затем был выслан в Зырянский край, а в 1930 году ему удалось перейти персидскую границу. Его доклад его носит характер документального свидетельства очевидца.

В начале своего сообщения о. Михаил приводит многочисленные факты богобоязненности «новых» русских людей (комсомольцев, коммунистов, чекистов, охранников концлагерей), которым он сам был свидетелем, и заключает: «Душа есть, и образ Божий в ней оказывается неуничтожимым даже у этих полузверей, полулюдей, называемых чекистами. В силу этого богоборное, душеубийственное дело большевиков строится на песке и при малейшем даже дуновении тихого ветра благодати Божией немедленно рушится» (106).

Отец протоиерей сокрушается о детях, молодом поколении, говорит о развращающем влиянии школы (поощрение доносительства детей, в том числе и на родителей; лживые учебники русской истории, переполненные рассказами об ужасах царского режима). Дети со всей строптивостью своего юного возраста, напитавшиеся лживой пропагандой не доверяют родителям, не желают слушать оправданий прошлого. Приводит о. Михаил и такой случай: «Сын одного из членов моего приходского совета в Москве задал в школе учительнице вопрос о судьбе Царских детей. Учительница пространно объяснила детям, что дети Царя принесли бы много зла и потому их убили вместе с Родителями. В классе поднялся шум. Дети единогласно протестовали с чувством возмущения: “Это так можно и нас убивать за родителей… дети не при чем, они не виноваты… их убивать нельзя было… это несправедливость…” На другой день учительница позвала родителей мальчика, поднявшего такой вопрос в классе, и пригрозила им, что если еще раз повторится такое выступление его, то достанется и им» (107).

Неутешительны и даже страшны, но, увы, верны, наблюдения протоиерея Михаила Польского о людях среднего возраста в советской России. «Надо твердо помнить, что люди сорокалетнего возраста уже почти не знают старой России. Они всосались в новый советский быт, впитали его в себя и о былой России у них уже смутные представления. Если же учесть общую неинтеллигентность этого состава населения, лесть власти, ублажающей хотя бы словесно пролетария и манящей возможностью какой-то карьеры и возвышения по ступеням общественной лестницы, то мы представим себе серую массу людей, денационализированную, оторванную от своего прошлого и отформованную по-советски в обезличенности, трафаретности взглядов и понятий, в ходульной увлеченности интересами производства, которое никому никаких выгод не дает. Серая по одежде и по душе, скучная масса глубоко несчастных русских людей» (108). Добавим, людей, которых ожидала ещё и страшная трагедия Отечественной войны, когда народ наш, по разным подсчётам, потерял от 27 до 40 миллионов человек.

Отец Михаил перечисляет различные факты притеснения рабочих (разнообразные принудительные займы и вычеты из зарплат), рассказывает, как ему пришлось быть свидетелем коллективизации: «Не было такой хаты, где бы не лились слёзы. Скорбь была всеобщая, тяжкая, безысходная. Мрак спустился на души без единого просвета. Это было глубокое переживание несчастья, без единого поиска его виновников, без ропота на кого-то. <…> Один мой друг… сказал мне: “как неизмеримо высок и велик наш русский народ: переживая эти ужасные насилия, он думает только о несчастье своем, о том, как же жить дальше, как завтра кормить своих детей, никого не ненавидит и не ищет врагов своих” <…> Народ не может допустить, что можно несерьезно управлять и что во имя теории кучка безответственных негодяев может ввергнуть целую страну, миллионы людей в бездну несчастий, разрушая все его благосостояние» (109).

В дни коллективизации, замечает о. Михаил, приходилось наблюдать настроения полного христианского самопожертвования, и вместе было и слишком много отступничества, причины тому, конечно же, были в трусости и малодушии, с другой стороны, виною была и антирелигиозная пропаганда. «Увеселения под большие праздники в часы служб церковных, к сожалению, стали собирать больше народу, чем церковь.<…> Весь советский быт наносит удары вере, не оставляя ей ни времени, ни места, исключая ее самыми условиями жизни… <…> Антирелигиозная литература представляет огромный соблазн. <…> И, благодаря такой литературе, колебания в вере зарождаются в душах подчас весьма серьёзных людей… Не стоит говорить о слабых и легковерных, а тем более о молодежи, для которой такие идеи являются целым откровением, увлекающим её на борьбу со взглядами старших. Эта борьба ей кажется героическою. <…> Обратим внимание на поразительнейший факт нашей истории: ещё никогда и никакая власть в мире так непрестанно не заботилась денно-нощно о мыслях, чувствах и настроениях подвластных, так не старалась заглянуть в сокровенные тайники души человеческой, не пыталась так ими овладеть, так не искала в душе контр-революции и так жестоко не карала не только за деяния, а за одни чувства и мысли. И это понятно, потому что диктаторствует теория, социалистическая идеология, которой должно принадлежать безраздельное господство над душами. <…> И только духовно-нравственный фронт больше всего тревожит большевицкую власть, здесь ее поражения и отсюда ей придёт гибель, ибо только перед этим врагом она безсильна и поныне…» (113-114).

Отмечает о. Михаил и то обстоятельство, что умы многих верующих в России направлены в сторону ожидания конца мира; сам он тоже, как признаётся, осознал мировое значение воочию явившейся антихристовой силы. Делая практические выводы из своего сообщения, докладчик подчёркивает, что необходима серьёзная критика марксизма, снятие с него покрова научности. И в качестве единственной силы, способной противостоять большевицкой идеологии, он указывает христианство. «За Христа, за христианство, за христианскую власть, за христианское хозяйство и общественную жизнь, за христианский народ и за христианское государство, за христианские международные отношения, — вот за что следует бороться, трудиться и полагать свою жизнь. И этот путь верный, единственно истинный и своевременно выдвигаемый, и единственно спасительный при современной обстановке, при поднятии богоборных и разрушительных, разлагающих мир сил» (121, курсив о. М. П.).

(Продолжение следует)