 Четыре условия согласия с самим собой
Первое фундаментальное условие экзистенции: мочь быть
Первое условие возникает на основании простого факта, что я пришел в этот мир, родился. Теперь я здесь – что дальше? Могу ли я осилить бытие в мире, справиться с ним? Понимаю ли его? Я здесь: «Я не знаю, откуда, не знаю, куда, и меня удивляет, чего я так радуюсь», – так звучит немецкий стишок XII века. Я есть здесь, я существую, – да как же это возможно? Насколько глубокие возникают вопросы, когда я обращаюсь к этому, казалось бы, «само собой разумеющемуся» факту! Стоит только заняться им всерьез, как я начинаю чувствовать, что едва ли в состоянии его осмыслить. Мое бытие предстает передо мной, подобно острову в океане незнания, вплетенное в системы взаимосвязей, которые меня превосходят. Самая разумная и традиционная установка по отношению к непостижимому – удивление. Собственно говоря, я могу только удивляться тому, что я вообще есть.
Однако я действительно есть. И это ставит меня перед фундаментальным вопросом экзистенции: Я есть – но могу ли я быть? Могу ли я вообще занять место в мире – при тех условиях, в которые он меня ставит, и возможностях, которые у меня есть? Для этого мне необходимы три вещи: пространство, опора и защита. Достаточно ли у меня пространства, чтобы быть здесь? Что дает моей жизни опору? Есть ли у меня защита, принимают ли меня, есть ли у меня родина, дом? Если у меня этого нет, то возникают беспокойство, неуверенность, страх. Если есть, то я доверяю миру, а также себе, и, вероятно, Богу. Сумма подобных опытов доверия составляет фундаментальное доверие – доверие по отношению к тому, что я ощущаю в своей жизни как последнюю опору.
Фундаментальное доверие представляет собою глубинную структуру первого базового условия экзистенции. Его детальное рассмотрение ставит нас перед следующими вопросами: если рухнет все, чему я доверяю – партнерские отношения, работа, здоровье... – какая опора у меня еще останется? Останется ли у меня еще что-то – «последнее» доверие, «фундаментальное доверие», которое сопровождало бы меня до самой смерти, – или больше не будет уже ничего, и я окажусь, словно падающим в пустоту?
На что опирается, в конечном итоге, мое доверие:
Ощущение того, что нас поддерживает нечто всеобъемлющее, мы можем назвать «основой бытия». В его психологическом переживании это – чувство, согласно которому, что бы ни произошло, мое бытие в любом случае находится в хороших руках. Уверенное чувство, что есть что-то, на что я могу положиться, даже если умру. При этом не играет роли, идет ли речь о бытии или, например, о пустоте (либо после смерти есть продолжение, либо нет ничего, – если это воспринимается как «основа бытия» и человек чувствует себя в нем хорошо устроенным, то это является решающим). И на это последнее бытие я даю свое согласие. Согласие – вторая составляющая фундаментального доверия. Мы приняли бытие как целое, ибо испытываем свою принадлежность к нему и, в конечном итоге, чувствуем себя в нем в хороших руках. Это и есть тот самый онтологический фундаментальный опыт, который дает опору, опыт, что есть нечто большее, чем ты сам, – мир, порядок, космос, пустота, Бог. Основа бытия сообщает чувство: «Если то, что внушает мне страх, будет продолжаться, я могу это принять, даже если от этого умру, потому что, в конечном итоге, чувствую согласие». Опыт переживания основы бытия ведет к позиции спокойствия и служит предпосылкой для развития фундаментального доверия.
Этот глубочайший и последний опыт позволяет мне сказать «Да» бытию-в-мире и его условиям – внутренне согласиться с тем, что есть. Я могу принять это как данное, а то, что является тяжелым, в конечном итоге, могу выдержать.
Основа бытия подобна почве, в которую уходят корни дерева (этот образ восходит к Хайдеггеру (1979)). Мы не можем объять основу бытия – мы можем только вновь и вновь соотноситься с ней, припадать к ней, и, подобно корням дерева, вбирать из ее глубины питательные вещества, чтобы нести их наверх, в «просвет бытия».
Основа бытия – психически постижимый феномен, к которому можно приблизиться посредством переживания, философской рефлексии или теологически-религиозного описания. Этот феномен играет важную роль в переживании веры.
Второе фундаментальное условие экзистенции: нравится жить
Если у человека в мире есть пространство, тогда в нем протекает жизнь. Однако недостаточно просто быть здесь, нужно, чтобы бытие было хорошим. Мое бытие – нечто большее, чем факт. Оно происходит не механически. Бытию присуще патическое (от греч. pathos) измерение: оно пронизано моими переживаниями, выстрадано мною. Быть живым означает – плакать и смеяться, ощущать радость и горе, проходить через приятное и неприятное, испытывать везение и неудачи, сталкиваться с ценным и с тем, что не имеет никакой ценности. Насколько сильной может быть наша радость, настолько же глубоким – страдание. Амплитуда эмоциональности в одинаковой степени распространяется в обоих направлениях, и не существует какой-либо предварительной «договоренности», согласны ли мы с тем, что жизнь такова, и с теми страданиями, которые выпадают на нашу долю.
Таким образом, бытие ставит нас перед фундаментальным вопросом жизни: Я живу – но нравится ли мне жить? Хорошо ли это – быть здесь? Не только нагрузки и страдания отнимают у нас радость существования. Нередко из-за рутины будней, невнимательного отношения к тому, как ты живешь, все вдруг становится скудным и пресным. Для того чтобы нам нравилось жить, вновь нужны три вещи: близость, время и отношения. Могу ли я устанавливать и поддерживать близость со всем, что меня окружает, – вещами, растениями, животными, людьми? Могу ли позволить другому человеку эмоционально приблизиться ко мне? Чему я уделяю время? Выделять время для кого-либо или чего-либо означает отдавать этому часть своей жизни. Есть ли у меня отношения, на которые я не жалею времени и, находясь в которых, чувствую близость? Если у меня отсутствуют близость, время и отношения, то возникает тоска, затем холодность, наконец, депрессия. Если же все это есть, я ощущаю движение вместе с миром и с самим собой, ощущаю глубину жизни. Опыт такого рода образует фундаментальную ценность моего бытия в мире, глубочайшее чувство ценности жизни. Это фоновое чувство фундаментальной ценности качественно окрашивает все эмоции и аффекты и представляет собой основу для любого переживания ценности.
Давайте же обратимся к нашей собственной жизни и рассмотрим глубинную структуру второго базового условия экзистенции.
Я сделан не из камня, а из плоти и крови, и поэтому могу чувствовать – то есть я переживаю свое бытие с болью и страданием, радостью и удовольствием. Благодаря тому, что я открываюсь, обращаюсь к тому, что есть в моем мире, и позволяю себя эмоционально затронуть, моя жизнь становится особенно интенсивной, плотной. В этой затронутости, я, конечно, сталкиваюсь и с тем, что наполнено печалью, неприятно и даже мучительно.
В глубине этого обращения речь идет о последней и самой глубокой затронутости жизнью – затронутости жизнью в целом. Если я чувствую, как мое сердце бьется, и как, вероятно, оно иногда горит от боли, если я вижу, что я есть, и если взгляну на свою жизнь и «дотронусь» до нее, то окажусь перед фундаментальным вопросом:
Как я, глубоко лично, отношусь к тому, что я есть, что я живу?
Как ощущается эта моя жизнь в 30, 40, 60, 70 лет – со всем тем, что было до этого, и с тем, что ждет впереди, со всеми обидами, страданиями, болью, радостью, удовольствием?
Речь идет о том, чтобы внутренне открыться для глубоко личного отношения к собственной жизни и открыто и непредвзято встретить то, что при этом возникает. Единственное, что мы делаем в такую минуту, «вслушиваемся» и пытаемся «вчувствоваться» в себя (т.е. упражняемся в феноменологической открытости по отношению к самому себе). Важно услышать, какой ответ приходит из собственной глубины, когда в тишине и покое спрашиваешь себя:
-
Я есть – однако, как я переживаю то, что я есть?
-
Что это такое для меня – жить? В этих вопросах слышится также:
-
Какою была моя жизнь? Что она приносила мне?
Внутренний опыт, который мы при этом получаем, призывает нас принять решение: хочу ли я пойти на риск и вкусить этой жизни? Хочу ли я позволить ей идти своим чередом или намерен ее «ухватить», полностью «развернуться» к ней, дать ей себя захватить, пролюбить ее и прострадать? Обязательно, словно бы я «на ней женат», непременно. Решаюсь ли на то, чтобы прожить ее?
И могу ли я сказать: «Да, это хорошо, что я есть. Хорошо для меня и хорошо для других»!
То, что возникает при этом в глубине интуиции, – предположение наличия ценности, которую жизнь имеет как таковая. Подобно тому, как глубина бытия привела нас к основе бытия, здесь мы приходим к фундаментальной ценности, основополагающей ценности, которая находит отражение в каждом опыте, так или иначе связанном с переживанием ценности.
И снова мы узнаем нечто, что нас превосходит. Мы узнаем, что ценность жизни не от нас зависит и не нами сотворена, а приходит к нам. Мы обнаруживаем ее, быть может, с удивлением или оказавшись болезненно затронутыми, или же со смирением и благодарностью.
Один из участников группы самопознания рассказал о том, как переживание фундаментальной ценности жизни может заложить очень глубокое отношение к ней, представляющее собой, как можно думать, уже своего рода разновидность веры:
Эта тема потрясла меня. И я узнал, что могу выдержать это потрясение. Оно огромно, но жизнь еще больше. Это открытие делает меня «покорным», смиренным. Я узнал, что жизнь больше, чем я. Мне трудно выдержать потрясение, а жизнь выдерживает. И мне больше не нужно ей сопротивляться. У меня появилось чувство огромного уважения по отношению к жизни, которого раньше не было.
Третье фундаментальное условие экзистенции: иметь право быть собой
Как бы ни был прекрасен полет чувств, однако только этого не достаточно для исполненной экзистенции. При всей связанности с жизнью и с людьми, каждый человек ощущает себя не таким, как другие, отличным от других. Его как Person характеризует неповторимость, которая превращает его в Я и отграничивает от всех других. Как Person я узнаю, что предоставлен самому себе, что должен сам справляться со своим бытием, что я, по сути, один, и даже могу быть одинок. Однако рядом находится так много другого, что также является единственным в своем роде и неповторимым, способствуя возникновению ни с чем не сравнимой красоты разнообразия, перед которой я испытываю уважение и преклонение.
Обнаружив самого себя среди этого мира, оказываешься перед фундаментальным вопросом собственного бытия как Person: Я есть я – но имею ли я право быть собой? Есть ли у меня право быть таким, каков я есть, и вести себя так, как я себя веду? Это уровень самоидентификации, нахождения самости и, кроме того, уровень этики.
Для того чтобы справиться с проблемами данного уровня, необходимы три условия: уважительное внимание, признание ценности и справедливое отношение. Кто, собственно, меня замечает, обращает на меня внимание, относится с уважением? За что ценят меня другие? За что я сам могу ценить себя? Могу ли я признать ценным мое Собственное? Могу ли отвечать за свое поведение, считать его правильным в собственных глазах? – Если ответы на эти вопросы отрицательны, возникает одиночество, человек прячется за стеной стыда, развивается истерия. Если ответы положительны, то я нахожу самого себя, обретаю аутентичность и самоуважение. Сумма опытов такого рода образует мою самоценность и мое бытие как Person, глубочайшую ценность моего Я.
На глубине третьего базового условия экзистенции человек стоит перед собой как перед непостижимостью: Кто это Я? Где это Я находится?
К основе своего Я мы приближаемся, когда, оставшись наедине, вслушиваемся в себя, замечая при этом, что в нас что-то вновь и вновь «просит слова», постоянно что-то хочет сказать, на что-то нам указывает, вызывает в нас те или иные чувства, нас же в нас самих удивляет. «Это» говорит во мне, поднимаясь, как из источника, – и оно говорит это «мне», имеет в виду меня.
Итак, если во мне существует такой «источник», то возникает вопрос: Благодаря чему «это» (т.е. то, что начинает в Person «говорить») становится Я?
Быть Person, по сути, означает: встречать себя, идти навстречу себе как тому, кому доверяешься.
«Встречать себя» – значит, быть готовым к тому, что во мне говорит «это». Парадоксальным образом «это» воспринимается не как нечто чуждое, а как «относящееся ко мне», как «мое», хотя я и чувствую, что оно меня превосходит. И потому я не могу более с уверенностью сказать, что то, что говорит во мне, есть Я. «Это» приходит из гораздо большей глубины и шири, чем может охватить мое Я.
«Доверяться самому себе» означает: я как Person (динамичное, раскрывающееся, говорящее) отдан в руки себе как принимающему решения (что-то определяющему и действующему). Во мне есть кто-то, кто отвечает за меня – Я! Я являюсь для себя реальностью, я дан себе – и несу ответственность за эту реальность, которой сам являюсь.
Можно образно представить, что значит «доверяться самому себе»: мы доверяемся самим себе подобно маленькому ребенку, которого несут на руках. Я несу свое бытие на руках, и каждый несет свое. Я изначально дан самому себе таким, какой я есть, другого «меня» у меня не будет, и в течение жизни я все больше и больше знакомлюсь с собой. Я есть некто, и этот некто призван заботиться о самом себе. Так как я сам себе дан и сам собою распоряжаюсь, я и ответственен за самого себя. И потому я обязан бережно обходиться с собой и относиться к себе всерьез.
Итак, Я можно представить как способность встречать себя. Я «стоит с раскрытыми объятиями», встречая все то, что приходит из внешнего мира, и что возникает в его сердцевине, идет из него самого. Так я встречаю слова, которые говорит мне другой человек, и свои собственные слезы или смех, свою жизнь, свою тайну, самое изначальное в себе.
Там, где Person встречается с самой собой – там ее «зародышевый слой», место глубочайшей интимности. Person – это проживаемое отношение. В сущности, быть Person означает постоянно быть одариваемым самим собой.
Здесь же закладывается и аутентичность Person, которая проявляется в установке открытости по отношению к себе и честной встрече Собственного, «так как это во мне есть». Если я даю себе возможность быть таковым и живу в соответствии с внутренним, а вовне отдаю то, за что готов отвечать, тогда я аутентичен. Предпосылка аутентичности Person – уважение к себе, благодаря которому человек не манипулирует собой, а позволяет «этому» говорить в себе и может свободно быть перед самим собой. Если я отношусь к себе подобным образом, то проживаю бытие Person. В противном случае меня как Person нет, я покинул самого себя, оставил в беде, и рядом со мною нет никого. И тогда человек не может оставаться один, потому что одиночество невозможно вынести, если отсутствуют внутренние отношения с самим собой. Тот, кто не может быть один, истинно одинок – он ушел от себя или себя не находит.
Терапия, с нашей точки зрения, в этом случае состоит в том, чтобы научиться этому внутреннему разговору, установить персональные отношения с самим собой, на основании которых отношения с внешним миром также могут стать персональными.
И в этом экзистенциальном измерении мы вновь обнаруживаем себя перед тайной, перед непостижимым, с которым, тем не менее, находимся в интимнейшем контакте. Кажется, ничто другое не может быть для нас более близким, чем то, что находится в самой глубине нас (а это идентичность, наше Я). И все же переживаем «это», находящееся в глубине нас, как нечто, что хотя и течет к нам, устанавливает с нами связь и постоянно проявляется в нас, но вместе с тем неизменно ускользает от нашей власти. В формулировке Ясперса (1984, s.48):
«Мы свободны не благодаря самим себе. Наша свобода дарована нам, хотя мы и не знаем, откуда. Мы оказались в мире не благодаря самим себе... Поскольку не мы создавали самих себя, наша свобода также существует не благодаря нам, но нам дарована... Откуда? Очевидно, не из мира».
Четвертое фундаментальное условие экзистенции: долженствовать действовать.
Если я могу быть здесь, если мне нравится жизнь и я способен себя в ней найти, то для исполнения экзистенции не хватает четвертого фундаментального условия: я должен распознать, о чем в моей жизни должна идти речь. Недостаточно просто быть здесь и найти в жизни себя. В определенном смысле каждый человек старается раскрыть себя в чем-то, быть плодотворным, стремится выйти за пределы самого себя, себя превзойти. Иначе дело обстояло бы так, словно он живет в доме, в который никто не приходит в гости.
Бренность бытия ставит нас перед вопросом смысла нашей экзистенции: Я есть – ради чего? Чтобы ответить на этот вопрос, снова необходимы три вещи: поле деятельности, структурная взаимосвязь и ценность, которая должна быть воплощена в будущем. Есть ли область активности, где я нужен, где могу быть продуктивным? Ощущаю ли я себя принадлежащим к более крупной системе взаимосвязей, которая придает моей жизни структуру и ориентацию? Есть ли что-то ценное, что еще должно произойти в моей жизни в будущем? Если у меня ничего этого нет, то возникает пустота, фрустрация, даже отчаяние, появляется зависимое поведение. Если же есть, то я способен к действию и самоотдаче. Сумма подобных опытов составляет экзистенциальный смысл жизни, ведет к ее исполнению.
Однако недостаточно просто находиться в каком-либо поле деятельности, знать, что ты включен в систему взаимосвязей и имеешь ценность, которая должна быть воплощена в будущем. Помимо этого, необходима феноменологическая установка, позволяющая подойти к бытию экзистенциально, – установка открытости по отношению к тем запросам, которые адресует ко мне ситуация (Frankl, 1987). «Чего хочет от меня этот час, на что я должен дать ответ?» Иначе говоря, речь идет не только о том, чего я могу ожидать от жизни, но в равной степени и о том (в соответствии с диалогической основой экзистенции), чего жизнь хочет от меня, что я могу и должен сделать сейчас для других людей, а также для себя. В этой установке открытости я должен привести себя в согласование с ситуацией, проверив, хорошо ли то, что я делаю, для других людей, для меня самого, для будущего, для мира, в котором я нахожусь. Если я с самоотдачей действую в соответствии с ситуацией, то моя экзистенция исполняется.
Виктор Франкл (1987, s.315) называл смысл «возможностью, прочитываемой между строк действительности». Говоря другими словами, я бы определил смысл как «самую ценную возможность ситуации». Таким образом, экзистенциальный смысл – это то, что здесь и сейчас, исходя из реальности фактов, является для меня возможным. Может быть, это то, что мне необходимо сделать, или то, что хочется, – и это самая ценная и интересная из имеющихся сейчас альтернатив, в пользу которой я принимаю решение. С каждым часом находить ее заново – чрезвычайно сложная задача, справиться с которой нам помогает наше внутреннее чутье.
Помимо экзистенциального смысла, существует онтологический – смысл целого, в котором я себя обнаруживаю. Он зависит не от меня. Вероятно, его имел в виду Создатель. Это философский и религиозный смысл, который я могу предчувствовать и только в него верить (о различиях экзистенциального и онтологического смысла см. Längte, 1994а).
Таким образом, и в этом экзистенциальном измерении, связанном с будущим, мы вновь сталкиваемся с Объемлющим, с таинством, с верой. В поисках онтологического смысла невозможно обойтись без духовного измерения – наше интуитивное чутье призывает нас к познанию чего-то большего и, в конечном счете, к религиозным формулировкам и определениям.
Однажды я слышал историю (Франкл также упоминал ее в своей книге о смысле), которая прекрасно иллюстрирует значение смысла для понимания жизни (см. Лэнгле, 2003). Уместно вспомнить ее и здесь.
Это было в то время, когда в Шартре строили собор.
Путник шел по дороге и увидел сидящего на обочине мужчину, обтесывающего камни. С удивлением он спросил того, что это он здесь делает. «Разве ты не видишь? Я обтесываю камни!» Ничего не поняв, путник отправился дальше. Миновав следующий поворот дороги, он увидел другого мужчину, который точно так же сидел у дороги и обтесывал камни. Снова он остановился и спросил, что тот делает. «Я делаю камни для углов, незнакомец». Покачав головой, путник пошел дальше. После того, как, пройдя еще немного, он опять увидел человека, который сидел в пыли и точно так же, как двое других, в поту обтесывал камни, он решительно подошел к нему и спросил: «Скажи, ты просто обтесываешь камни или же делаешь камни, предназначенные для углов?» Мужчина поднял глаза, стер со лба пот и сказал: «Нет, незнакомец. Разве ты не видишь? Я строю кафедральный собор».
Альфрид Лэнгле. «Психотерапия – научный метод или духовная практика?»
|
