Спецоперация не заладилась с самого начала. Сначала долго не могли завести БТР - трудягу, выпуска середины 80-х годов. Потом испортилась погода: заморосил мелкий, пакостный дождик, грозя превратить местный чернозем в липкую, пластилинообразную массу, напоследок, уже перед самым выездом, подвернул ногу командир взвода Саня Чернов. Пришлось срочно искать замену, а это опять потеря времени. Ну и как результат вот эти задержанные пятеро “чехов”, которых видимо придется отпустить. Зацепок нет. Подозрительные лица и не более. Документы в порядке, оружия в домах и при себе не обнаружено. Что-то напутал, наверное, опер-фээсбэшник, угрюмо затягивающийся сигаретой, после переговоров со своим начальством по “историку” (радиостанция, оборудованная специальным приспособлением для закрытой связи – Р.И.). Тоже мне, Штирлиц.
Командир тяжело вздохнул:
- Ну, что Василий, кто эти абреки, выяснил?
Василий, как звали опера, вдруг по-мальчишески шмыгнул носом и как бы извиняясь за доставленное спецназу беспокойство, виновато вымолвил:
- Ведь джамаат здесь точно есть, но зацепиться не за что. Муса этот что-то последнее время туфту дает конкретную…
- “Байкал”, я – “первый”, прием, - ожила радиостанция у командира. Руководство спецоперацией ждет результата, поскольку Ханкала уже третий раз торопит генерала, сводка в Москву должна быть отправлена через пару часов.
Хвастаться было нечем. В Ханкале, да и в Москве уже привыкли, что там, где работает этот отряд, надо ждать высокого результата. С каждой операции, как минимум несколько стволов, да пару бандюков спецназовцы привозили всегда, на худой конец докладывали об уничтоженных боевиках. Это тоже результат, хотя предпочтительнее были, конечно, задержанные с оружием члены незаконных бандформирований.
Со стороны заблокированной БТРом улицы послышались шум и крики.
- Этого еще не хватало, - командир и опер Василий, выйдя на середину улицы, с беспокойством взглянули в ту сторону, где нарастал гул человеческих голосов – толпа односельчан, задержанных чеченцев стекалась к улочке, на окраине поселка. Впереди, как водится, вопящие женщины с всклокоченными волосами и безумными глазами, многие с детьми. Этих даже танк не остановит. За ними – плотной толпой чеченские мужички с решительными лицами, в надвинутых на самые глаза традиционных головных уборах. Между ними, глава поселковой администрации, то ли Ваха, то ли Каха, от которого спецназовцы сумели оторваться на большой скорости при проезде моста через местную речушку. Фактор времени сыграл свою роль, но на этом лимит истек: покинуть место задержания без шума не удалось. “Это еще один минус”, - отметил про себя командир. Не дожидаясь обострения ситуации, офицеры поспешили навстречу приближавшейся толпе.
- Командир, зачем так поступил? - укоризненно качая головой говорил Ваха, бывший учитель географии, протиснувшись через стоявших в оцеплении бойцов отряда, - зачем не подождали меня за мостом?
- Отпустите наших мужей, зачем вы их забрали, они не в чем не виноваты…, - почти без остановки заголосили женщины с безумными глазами. Началось.
Что-то объяснять было бесполезно, надо выходить из создавшейся ситуации, с сохранением собственного достоинства и по возможности добрых отношений. Тот же Ваха может основательно подпортить и без того неудачные результаты операции, пожаловавшись на шустрых спецов генералу. Похлопав по плечу чеченца и назвав его кунаком, командир, отойдя в сторону от шумящей толпы и несколько минут поторговавшись, приказал освободить четверых задержанных. Ваха упорно отрицал их принадлежность к бандитам, ручаясь за них головой, клялся Аллахом и его пророком Мухаммедом, мол, знает их с детства, росли на одной улице, учились в одной школе, в общем, “комсомольцы, активисты, спортсмены”. Кто бы сомневался. Странно только, что просит он лишь за четверых, оч-чень странно.
* * *
В чреве 053-го “бэтра” полумрак. Весь экипаж снаружи. Лишь наводчик, прильнув к приборам наблюдения, что-то бормочет себе под нос. А в десантном отделении двое. Один, худощавый, высокий чеченец, лет тридцати заросший щетиной брюнет. Руки в наручниках. Мятая одежда, стоптанные башмаки, опять таки щетина, выдает в нем чеченского пролетария. Это в России мы привыкли видеть чеченцев, разъезжающих исключительно на иномарках. Ну а здесь, видимо, на всех “Мерседесов” не хватает. Взяли его во дворе полуразрушенного дома 23 по Садовой улице, где он проживал один, без семьи, которая по его словам перебралась к родственникам, в боле безопасное место. Уже целый час с ним беседует охраняющий его сержант-контрактник Игорь Киселев, рослый, рыжеволосый парень, который лишь год, как в отряде. До этого учился Игорек и не где-нибудь, а в духовной семинарии. Но священника из него не получилось. Отчислили за нарушение распорядка дня. Или за что-то в этом роде. Игорь не любил распространяться на эту тему. Веру в Бога он сохранил, а это главное. Разговор идет нешуточный.
- Трактористом я работал в колхозе. Землю пахал. Все как у людей было. Семья, дети. После войны, все пошло прахом. Работы не стало. В банду я не пошел. В милицию, впрочем, тоже. Не верил я, что это надолго. А хлеб добывать я привык, работая на земле, своим трудом. Может, поэтому и жили бедно, что Бог пошлет, да тем, что давал огород. Жена потихоньку ворчала, но открыто не выступала. Нашим женщинам не принято много говорить, да? С началом боевых действий отпустил ее к родственникам в Курчалой, так как давно просилась. С радостью уехала и детей увезла. Их у меня трое. А мне идти некуда. Здесь мой дом. Родственники, конечно, есть. Я сам из тейпа Чармо, знаешь? Но, отношения у меня с ними не заладились. Дело, наверное, в отношении к вере. Нет, я мусульманин, конечно, как и любой чеченец. Но вера-вере рознь. Это я понял еще в армии. Еще той, советской. Когда служил в городе Суздале. Старшиной роты был, сержантом, как ты. Любил в увольнении гулять по городу. Красивый город, храмов там много. Народ там добрый.
- Понимаешь ли ты, что живешь, может быть, последние минуты? – Игорь произносит это, задумчиво глядя прямо в глаза собеседнику. – Я не хочу тебя обманывать, но дела твои плохи. Операция должна дать результат, а его у нас сегодня нет. Ты - единственный шанс оправдать провал операции.
Чеченец вздрогнул, судорожно вздохнув. Он, опустив голову, несколько секунд помолчал, потом, подняв ее, уставился своими черными глазами на Игоря, как будто моля его о пощаде.
- Отпустили этих чехов, блин, - прокомментировал ситуацию, ворочаясь в своем кресле, наводчик, - зря, блин, работали.
Игорь, обернувшись на наводчика, как бы подтвердившего его слова, задумался. В отряде никто не мог назвать его трусом или бабой. Ходил как все на операции, участвовал и в боях. Был вынослив и неприхотлив. Физически крепкий, мускулистый, он невольно вызывал уважение у солдат. Но странности за ним замечали. Не курил. Не выражался матом. Перед приемом пищи, перед сном читал молитвы. Как то заступился при проведении зачистки за чеченку, которую со злости чуть было не зашиб лейтенант из его взвода, когда она пнула его, целясь в пах. Лейтенант забирал по подозрению в причастности к бандформированиям ее сына. Поссорились тогда они крепко. Лейтенант даже убить его пригрозил. “Святошей” презрительно называли его некоторые офицеры. “Капеллан” - дал более военизированное прозвище командир отряда. Так и пошло с тех пор. Капеллан отряда сержант Игорь Кисилев.
Словно найдя, подсказанный кем-то выход, Игорь резко оборачивается к чеченцу:
-Хочешь креститься? – вопрос прозвучал кажется неуместно и дико. Где? В бэтре, на окраине чеченского поселка, русский сержант предлагает крещение пленнику чеченцу. – В этой жизни это тебе не даст, возможно, уже ровным счетом ничего, я всего лишь сержант, - шепчет он, - и вряд ли чем смогу тебе помочь, если командир примет решение. Но я чувствую, что должен тебе это предложить. Предложить то, чего не сможет дать никто другой, даже мой командир, отпустив вдруг тебя на свободу. Предложить то, что есть самое дорогое и у меня. Без чего жизнь не имеет смысла и превращается в сплошной театр абсурда, когда мы все вместе и поодиночке движемся к одному финалу – смерти.
- Хочу, - выдохнул чеченец. Сказал и глянул на Игоря теми же черными глазами. Но теперь в них можно было увидеть появившуюся надежду.
Игорь, секунду помедлив, молча отложил автомат и достал из-под сидения пластиковую бутылку с водой. Затем, сняв с себя крестик, еще раз вопросительно посмотрел на чеченца.
- Хочу креститься, - вновь повторил тот уже уверенным голосом человека, принявшего твердое решение.
- Как тебя звать? - глухо спросил Игорь.
- Лема, - шепотом в тон ему произнес чеченец.
- Крещается раб Божий Леонид, во имя Отца, аминь! И Сына, аминь! И Святого Духа, аминь! - твердо произнес формулу таинства бывший семинарист, щедро окропляя еще минуту назад бывшей обычной водой, нагнутую голову новокрещенного. По уставу православной церкви, ничто не может служить препятствием, для желающего принять Святое крещение. Даже если рядом не окажется воды, обычный песок может стать купелью.
* * *
- Товарищ майор, я Вам за него ручаюсь, это не боевик, - Игорь пытался говорить спокойно, но волнение в голосе чувствовалось.
- Да пошел ты, капеллан, не твое это дело. Иди, поверяй оружие у подчиненных! – командир отмахнулся от Игоря, повернувшись к нему спиной.
- Товарищ майор, отвечаю за свои слова. Голову кладу. Я с ним битый час общался. Поверьте, я умею это делать. Уж Вы-то знаете мои способности. Ну? – Упрямо, не оставляя надежды пытается спорить сержант. – Колхозник он. Какой он боевик? Синяка на плече нет, руки чистые…
- Товарищ сержант! – повышая голос, почти заорал майор. Я Вам приказываю идти заниматься своим делом. Свят-т-тоша!
… Отъехав с полкилометра от села, майор приказал остановиться. Бойцы тут же, получив команду, попрыгали с брони, привычно занимая места по ранжиру боевого охранения.
- Давай этого “чеха” сюда, - сказал он вполголоса высунувшемуся из люка командиру 053-го. Тот, кивнув, юркнул обратно.
- Что, все-таки решил сделать результат? – разминая пальцем сигарету и щурясь на солнце спросил особист, подходя к стоящей впереди броне командира. – Не советую. Лишний шум тебе ни к чему. А результативность от этого не повыситься.
Из бэтра тем временем вытянули “чеха”. Нет, он не упирался. Но высокий и какой-то нескладный, он в наручниках не мог самостоятельно быстро выбраться наружу. Втянув голову в плечи, он стоял перед командиром, готовясь к самому худшему. Его колени слегка подрагивали. Все смотрели только на него. Кто с любопытством, кто равнодушно, кто с жалостью. Его жизнь, его судьба, его будущее сейчас зависили только от одного человека. Вот этого майора, который неторопливо спрыгнув с брони, подошел к нему.
Несколько секунд офицер молча, изучающе смотрел на пленника. Он порядком устал от этой канители, которую почему-то никак не назовут гражданской войной. Устал чувствовать себя чужим на земле, куда прилетел за сотни километров наводить конституционный порядок. Устал быть “палачом чеченского народа”, как назвал вчера по телевизору его боевых товарищей какой-то московский хмырь в очёчках…
-Что, абрек, жить хочешь? – медленно, но внятно произнес офицер.
Чеченец молчал. Он вдруг вскинул голову и посмотрел на небо. Такое далекое и такое близкое. Потом, найдя глазами сержанта Кисилева среди стоящих вокруг бойцов, он несколько секунд смотрел на него…
- Сом, - освободи ему руки, - дал майор команду конвоиру. – Теперь иди, - кивнул чеченцу, - я отпускаю тебя. Иди, не бойся.
Но тот не двигался с места. Дрожь в ногах превратилась в тряску, его колотило, как в ознобе, ноги не слушались его.
-Кисилев, - майор повертел головой, найдя “капеллана”, - объясни ему, что я не собираюсь его убивать, пусть уходит.
Сержант быстро подойдя к пленнику, сжал ему плечи:
-Ты слышишь, Леня, ты свободен. Иди. Давай. Господь управил.
Когда колонна ушла, оставив за собой тучу пыли, чеченец по имени Леонид молча неумело крестился и целовал подаренный ему Игорем крестик. По его лицу текли слезы.
Подполковник Роман Илющенко
ПОБЕДА.RU Крестник
|
