Mongoose

Рейс № 956 Тбилиси-Москва авиакомпании S7 8 августа оказался последним, связывающим две страны. Так получилось, что у нас с супругой был куплен билет именно на этот рейс. Мы возвращались в Москву после восьми дней, проведенных в Грузии. Последнее, что мы видели из окна самолета до того, как он набрал высоту — купол кафедрального Троицкого собора «Самеба». Глядя на золото, теряющееся в облаках, я думал: что же будет с этой землей, с замечательными людьми, которые живут здесь, в этой Богом благословенной стране, где мы видели столько бескорыстной любви и доброты?

Мы вспоминали Тбилиси, горы, храмы, монастыри, а главное — удивительных людей, которыми Бог благословил эту землю. Мы вспоминали Литургию, за которой мы молились со Святейшим Патриархом Илией. Наших прихожан — Лию, Офелию, посла Грузии в Испании Зураба Пололикашвили. Его духовника — архимандрита Шио (Габричидзе), наместника монастыря Шавнабада недалеко от Тбилиси. «Одна из главных добродетелей — это мужество. К примеру, женщина принимает решение родить много детей — это мужество. Вы решили приехать в Грузию — это тоже мужество...» — сказал нам отец Шио. Неужели он знал, что случится через несколько дней?

Ни разу за все время пребывания в Грузии нам не довелось столкнуться с русофобией. Никто не останавливал нас на улице, требую предъявить Тбилисскую регистрацию в паспорте. К кому бы я ни обращался на русском языке, в священнической одежде или в мирской, — приятно удивляло доброе, гостеприимное отношение незнакомых людей. «Если кто-нибудь из них прилетит в Москву, сможет ли он рассчитывать на такую же доброту и внимание?» — думал я.

В церковных кругах прием был особенно теплым; ведь духовная связь между народами не прерывалась никогда. В последние десятилетия советской эпохи Грузия стала вторым домом для многих носителей духовной традиции Глинской пустыни, сам Патриарх Илия принимал постриг от русского старца-епископа Зиновия (Мажуга). Перед нами открывались двери храмов и монастырей, раскрывались человеческие сердца. «К нам приехали наши братья из России!»

Но сейчас мы возвращались в Москву с тяжелым сердцем. Наш друг Тамаз, с которым мы объездили все окрестности Тбилиси, отвез нас в аэропорт, а вечером, в составе резервистов, уже был в Цхинвали. Телефонная связь с ним прервалась.

Началась война, и у меня было странное чувство, которое не давало мне покоя. Я видел наших прихожан, которые стреляют друг в друга.

Приехав в Москву, я включил компьютер и увидел море ненависти. В первый день войны в Москве были расстреляны из автомата пять кавказцев. Грузины или нет — неважно, тем более для тех, кто стрелял.Православные люди по Интернету призывали молиться «о победе русского и аланского оружия». Вспомнилось Святое Евангелие: «Ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа» (Лк. 9, 54–55). Луч надежды я увидел лишь в послании Святейшего Патриарха Алексия, где говорилось о том, что все стороны, участвовавшие в конфликте, должны прекратить огонь. Более того, Патриарх призвал к тому, что должен быть найден компромиссный вариант, который принимал бы во внимание «традиции, взгляды и чаяния грузинского и осетинского народов».

Я написал о своих впечатлениях о поездке в своем «Живом журнале». Избегая политических оценок, я говорил о том, как я себя чувствовал в Грузии и как тяжело было в Москве соприкоснуться со стихией злобы и агрессии, разлитой в воздухе. Пришло немало отзывов, многие благодарили меня за сказанное. Но были и гневные отзывы, в том числе и от православных людей, которые сводились к следующему: «Мы не любим грузин, они нам надоели. Потому что они — воры. Потому, что они — на рынке. Потому что они — Церетели. Нам нравится ненавидеть, потому что нам кажется, что только ненавидя кого-то, мы умеем любить свою страну. И если русский священник не играет свою партию в симфонии злобы под управлением телевизора, то он — предатель. И если он не скажет нам, что мы — свет Святой Руси, а обличит нас в том, что наша душа искажена злобой, то мы, дабы уличить его в неправоте, за словом в карман не полезем».

Свет гаснет. Мы больны ксенофобией, больны тяжело, не желая расстаться со своей болезнью или хотя бы принять на себя ответственность за нашу маленькую душу, исковерканную пропагандой и невежеством. И если мы чувствуем в сердце «праведный гнев» против целого народа, наших братьев (старших — Грузия приняла христианство в IV веке), если мы никак не можем осознать, что Россия и Грузия — это единое духовное пространство, то не потому ли, что мы в глубине души остались этому пространству непричастными, и православие стало для нас лишь идеологией, призывающей нас к очередной войне, где не будет победителей, а будут лишь побежденные?

Для меня Грузия никогда не была точкой на карте — так получилось, что в нашем приходе в Мадриде грузины составляют заметную часть. В храме молятся украинцы, русские, молдаване, грузины, белорусы, испанцы, и совсем немного усилия требуется от священника, чтобы никто из этих людей не чувствовал себя второсортным. Пропев «Отче наш» по-славянски, наши прихожане затем читают молитву на разных языках. На Рождество мы поем украинские колядки. Перед причащением поем по-грузински «Шен хар венахи» («Ты еси лоза истинная»). Я знаю по опыту, что Церковь — едва ли не единственное пространство, где ксенофобия может быть успешно преодолена.

И чем ближе нам грузинский народ, тем больнее та рана, которая образовалась на Кавказе, где две страны своим неумением поделить клочок земли заставили весь мир выучить его название. Но если благодаря слезным молитвам православных людей по обе линии фронта боевые действия прекратились через несколько дней после их начала — есть и надежда на то, что Божественная благодать не оставит нас в это страшное время и приведет наши народы ко спасению.