Приветствую Вас Гость!
Mongoose
Меню сайта
Наш опрос
Поиск
Друзья сайта
Статистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » 2009 » Апрель » 23 » Михаил (Чуб), епископ. Старец Силуан.
Михаил (Чуб), епископ. Старец Силуан. | 22:06 |
СТАРЕЦ СИЛУАН
 Церковь, имеющая ум Христов, руководимая Духом Святым и наставляемая благодатию Божиею, с первых дней своего бытия совершала и совершает в известных случаях, по данной ей власти, свою оценку жизни и деятельности отдельных лиц. И потому, наряду с неизвестными миру и ведомыми только Богу праведниками и верными исполнителями Господних заповедей, Церковь имеет записанными на скрижалях своей истории многие имена тех, которые в своей земной жизни были не только слышателями, но и ревностными творцами Божьего закона. Если, по изволению Божию, жизненный путь того или иного подвижника делается известным людям далеко за пределами его ближайшего окружения, то это, несомненно, для того, чтобы мы, «имея вокруг себя такое облако свидетелей» правды..., «с терпением проходили предлежащее нам поприще взирая на Начальника и Совершителя веры, Иисуса» (Евр. 12, 1—2).
Начальник нашей веры Господь Иисус Христос «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8), и Его благодать всегда живет в основанной Им Церкви. Поэтому и лучи Божественного сияния, озарявшие таким ярким светом жизнь и труды древних угодников Божиих, до наших дней не оскудевают в мире. Преемственность благодати ощущается во всей истории Церкви. И Господь, в Своей неоскудевающей благости, являет людям все новых и новых ревнителей веры и благочестия, новых молитвенников, новых наставников на путях спасения. Тот, Кто явил миру древних праотцев нашей веры, святых пророков и праведников Ветхого Завета, к сонму апостолов, мучеников и исповедников, святителей и угодников давно минувших веков являет сонмы подвижников недавних времен. Ведь так недавно жил преподобный Серафим Саровский. Еще ближе к нашему времени дивные Оптинские старцы.
На основании того, что повествуется в замечательной книге об афонском подвижнике старце Силуане, скончавшемся в 1938 году, [1]можно утверждать, что этот блаженный старец должен быть причислен к сонму именно таких новых светочей духовной жизни. При жизни его знали сравнительно немногие, но после его кончины слава о его праведной жизни стала распространяться все шире и дальше. Читателям «Журнала Московской Патриархии», в числе которых насчитывается немало любителей литературы о подвижниках, несомненно, будет интересно ознакомиться с содержанием этой книги, посвященной почившему старцу и содержащей в себе драгоценные извлечения из его письменных наставлений.
Автор книги счел возможным писать об о. Силуане через десять лет после его кончины[2]. Десять лет — срок, конечно, небольшой, но по истечении его, вне всякого сомнения, можно уже говорить о том, оправдал ли тот или иной человек своею жизнью и смертью то, чему он учил. В данном случае ответ на этот вопрос может быть только положительный. В летописях церковной истории подобных случаев имеется немало. Из сравнительно недавнего прошлого достаточно припомнить, что уже через двенадцать лет после кончины приснопамятного епископа Игнатия Брянчанинова его ученики и почитатели писали о нем для всеобщего сведения, как о «святопочившем святителе Божием», как о «красе иночества» и «образце совершенства христианского»[3].
Автор рассматриваемой здесь книги, с чувством глубокого смирения, сравнивает свое дело с трудом почтальона, приносящего не им написанное письмо, и с работой наборщика, набирающего на типографском станке чужое произведение. «Мы дерзаем думать,— пишет он,— что слово старца заслуживает величайшего внимания и изучения, не внешнего, конечно, а самою жизнью»[4].
Главной заботой автора книги о старце Силуане было стремление дать его возможно более точный «духовный портрет». Поскольку внимание автора сосредоточено на внутренней, духовной жизни, совершающейся в сердце, закрытом от посторонних взоров, постольку здесь нет также места научному психоанализу. Необходимо иметь в виду, что автору книги довелось прожить на Афоне, в русском монастыре св. Пантелеимона, вместе со старцем девять лет до самой кончины подвижника. И тот «духовный портрет» старца, о котором здесь идет речь, написан на основании личного с ним общения, на основании бесед и отдельных высказываний о. Силуана и письменных его наставлений.
II
Внешних ярких фактов в жизни почившего старца почти нет. Он родился в 1866 году в крестьянской семье быв. Тамбовской губернии Лебедянского уезда Шовской волости и села. В миру назывался Симеон Иванович Антонов. Образования в детстве почти не получил: ходил в сельскую школу только «две зимы». В молодости крестьянствовал, работал в артели столяром, затем состоял на военной службе в гвардейском саперном батальоне в Петербурге. Отбыв воинскую повинность, он отправился на Афон и поселился в русском Пантелеимоновском монастыре.
«Брат Симеон вводился в духовный подвиг вековым укладом афонской жизни,— пишет его биограф,— молитва в келлии наедине, длительные богослужения в храме, посты и бдения; частая исповедь и причащение; чтение, труд, послушание... Он усваивал новую жизнь скорее органическим слиянием с окружающей его средою, чем устными уроками»... «Таким образом, духовное возрастание Симеона совершалось в обстановке сурового самоотречения. Тяжелые послушания, выпадавшие в монастыре на его долю в годы молодости, требовали огромного напряжения физических сил. Первым его послушанием была работа на мельнице. Трудиться здесь приходилось очень много: число братии монастыря достигало в то время почти двух тысяч; кроме того в монастырских гостиницах подолгу жили сотни паломников. Спал подвижник не больше двух часов в сутки, урывками, не на постели, а на табурете. Будучи еще сравнительно молодым, он, с благословения игумена, перешел в Старый Русик[5]ради безмолвия и невдалеке от общежительного корпуса выстроил себе отдельную маленькую келейку. Но здесь он прожил недолго: его перевели снова в монастырь и назначили экономом. Впоследствии он заведывал продовольственным магазином обители. Во время пребывания на Старом Русике старец жестоко простудился и до конца жизни страдал ревматизмом. Последние годы своей жизни он посвятил великой, пачеестественной, всеобъемлющей молитве за мир. Когда ему говорили, что молиться за людей трудно, старец отвечал: «Конечно, трудно... Молиться за людей — это кровь проливать... Но надо молиться». В подвиге этой жертвенной молитвы за мир старец Силуан и сгорел, как свеча. Прожив в монастыре 46 лет, он тихо почил, после краткой болезни, 11/24 сентября 1938 года.
О внутренней жизни подвижника известно тоже очень немногое. С раннего детства в душу Симеона запала мечта: «когда вырасту большой, то по всей земле пойду искать Бога». Юношей он узнал о праведной жизни одного из русских подвижников начала XIX века, затворника Иоанна Сезеновского. И тогда в его сердце зародилось влечение к подвигам. Но этому внутреннему зову не сразу суждено было осуществиться. Уступив натиску стремлений и впечатлений иного порядка, он стал жить, как жили все его сверстники,— рассеянно. Его любили за открытый и добрый нрав, но в душе Симеона стала накапливаться житейская муть. Однако так продолжалось недолго. Однажды ему приснилось, будто бы он проглотил змею, а в момент пробуждения услышал неизъяснимо сладостный голос, уличавший его в дурных поступках. По твердому убеждению Симеона, это был голос Самой Пресвятой Девы. И с этого времени его решимость уже не знала колебаний.
Последние годы, проведенные Симеоном в миру, были временем внутреннего приготовления к монастырским подвигам: «умом» он уже был «на Афоне и на Страшном Суде». Но искушения — и очень сильные — не прекращались и тогда, когда он уже поступил в монастырь. Вокруг него «гудело адское пламя», одолевала брань помыслов, охватывало даже отчаяние, казалось, что он совсем забыт, оставлен Богом. И в душу молодого подвижника закралась страшная мысль: «Бога умолить невозможно».
Муки, которые переживала в это время душа Симеона, понятны очень немногим, ибо острота и реальность духовных переживаний имеют место, как правило, лишь там, где устранена привязанность к плоти. Еще менее понятным для многих является то, что последовало за этим временем мучений богооставленности: явление Господа изнемогающей душе подвижника. Это совершилось в храме, во время вечерни. В момент благодатного явления Господа душа его ощутила неизъяснимый мир, и в ней воцарилась чистая молитва. Подобного рода Божие посещение подвижник испытал еще раз, и душа его радовалась. Но благодать снова отступала, и тогда душу охватывали грусть и тоска. Зло продолжало томить и мучить сердце. Эти смены благодатных осенений и последующих оставлений длились целых пятнадцать лет. Господь воспитывал возлюбившую Его душу и учил ее постоянному бодрствованию. Сердце подвижника сделалось полем битвы со злом, и долго злые силы не уходили с этого поля брани. Однажды, когда ночное борение со злом достигло высшего напряжения, в его душе прозвучал Божий голос: «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся»... Это было указание исключительной важности, ибо только путем самого крайнего смирения — до осуждения себя на адские муки — можно стяжать величайшую и самую драгоценную святыню души — чистую молитву. С этого времени благодать уже никогда не отступала от подвижника до полной богооставленности, но смена приливов и отливов благодати продолжалась еще пятнадцать лет.
Идя по указанному свыше пути, к концу этого срока подвижник стяжал совершенное смирение, в сердце его укрепилась благодать, а результатом этого умножения и укрепления благодати явилась горячая, как пламя, молитва за мир. «Брат наш есть наша жизнь»,— говорил старец. В этой всеобъемлющей молитве душа старца поднималась до высших созерцаний и небесных озарений. И только теперь, в конце своего подвижнического пути, имея ясное догматическое сознание — не школьное, конечно, а основанное на внутреннем религиозном опыте,— старец стал писать свои наставления, в которых он излагал свои духовные переживания и делился своим внутренним богатством.
В этот, последний, период земной жизни старца и узнал его автор указанной книги. Вот как он описывает внешность старца: «...Старец держался очень просто. Ростом он был выше среднего; крупный, но не великан. По телу он не был сухим, но не был также и грузным... Рабочие руки, сильные, с большими ладонями и крупными пальцами. Лицо и голова очень гармонических пропорций. Красивый, округлый, умеренный лоб... Нижняя челюсть крепкая, волевая, но без чувственности и жестокости. Глаза темные, небольшие; взгляд спокойный, мягкий, по временам проницательно-пристальный; часто усталый от многого бдения и слез. Борода большая, густая, несколько с проседью. Брови густые, несросшееся, низкие, прямые, как у мыслящих людей. Волосы на голове темные, до старости умеренно густые». Обычно старец держался крайне просто и ничем не выделялся из среды других иноков Святой Горы. «Так бывало обычно,— пишет автор,— но иногда он преображался до неузнаваемости. Бледное, чистое лицо с каким-то особым просветленным выражением бывало настолько поразительным, что смотреть на него не было сил; глаза пои взгляде на его лицо опускались. Невольно вспоминалось Священное Писание, где говорится о славе лица Моисея, на которую не мог взирать народ». Жизнь старца в это время (то есть в последние годы) была «умеренно суровая, с совершенным невниманием к внешности и большим небрежением о теле».
За этой простой и скромной внешностью скрывался великий дух. Старец был человеком «удивительно нежного сердца, умиленной любви, чрезвычайной чуткости и отзывчивости на всякую скорбь и страдание, при полном отсутствии болезненной чувствительности. Постоянный глубокий духовный плач никогда не впадал у него в слезливую сентиментальность, Неусыпная внутренняя напряженность не имела и тени нервозности... Искушения он встречал и переносил с великим мужеством. Это был человек вполне бесстрашный и свободный, но вместе с тем в нем не было и намека на дерзость. Бесстрашный, он пред Богом жил в страхе: оскорбить Его хотя бы помыслом дурным он действительно боялся».
В старце гармонически сочетались и большое мужество и любвеобильная кротость, и самое искреннее смирение. Но никогда в нем не было ни человекоугодия, ни заискивания, ни унижения. «При общении с ним в самых разнообразных условиях человек даже самой тонкой интуиции не мог бы заметить в нем грубых движений сердца: отталкивания, неуважения, невнимания, позы... Это был воистину благородный муж... Старец никогда не смеялся до звука; никогда не говорил двусмысленно, не насмехался и даже не подшучивал над людьми. На обычно серьезном спокойном лице его иногда намечалась едва уловимая улыбка, не раскрывавшая губ... В нем не было гнева, как страсти. Но, при удивительной мягкости, редкой уступчивости и послушании, у него была великая твердость сопротивления всему ложному, лукавому, гнусному...».
«Общение со старцем носило особый, исключительный характер: совершенная простота и непринужденность, полная свобода от какого бы то ни было стеснения... В его присутствии к сердцу не прикасалась боязнь, и в то же время какая-то самая внутренняя струна души напрягалась последним молитвенным напряжением, чтобы удостоиться дышать тем духом, какого он был исполнен»[6] . Старцу было дано свыше вводить собеседника в особый, духовный, мир, причем старец передавал при этом свой опыт, так как его учение было не плодом умствований, а результатом подлинного духовного опыта и реального познания. «Живая беседа со старцем носила совершенно особый характер. Несмотря на всю простоту и кротость беседы, слово его было чрезвычайно действенно, как слово, исходившее из глубокого опыта бытия, как слово подлинного носителя Духа жизни»[7].
Следует отметить, что старец почти не имел образования: ходил в детстве в сельскую школу, как уже было сказано, только «две зимы». Но благодаря постоянному чтению и слышанию в церкви Священного Писания и великих творений святых отцов, он был глубоко сведущим в монашеской литературе и многое хорошо помнил из творений святых отцов, что облегчалось для него общностью опыта: недаром духовной школой для него был Афон, истинная родина множества подвижников, на протяжении ряда веков свято хранящих заветы и навыки богоугождения. Ум старца от природы был живой и сообразительный, а долгий опыт духовной борьбы и внутренней молитвы, сопровождавшейся Божественными откровениями, сделал его нечеловечески мудрым и проницательным. Для характеристики той духовной мудрости старца Силуана, которая дается истинным подвижникам от опыта, интересен следующий эпизод. Однажды на Афон приехал ученый — католик. Ему хотелось, между прочим, установить, какие книги читают афонские монахи. Узнав, что круг чтения монахов Святой Горы состоит из творений знаменитых древних аскетов и учителей (свв. Иоанн Лествичник, Феодор Студит, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов, Григорий Палама и другие), ученый очень удивился и воскликнул: «У нас эти книги читают только профессора...» Когда об этой беседе сообщили старцу Силуану, он заметил: «Вы могли бы сказать доктору, что наши монахи не только читают эти книги, но и сами могли бы написать подобные им... Монахи не пишут, потому что есть уже многие прекрасные книги и они ими довольствуются, а если бы эти книги почему-либо пропали, то монахи написали бы новые». Сам старец Силуан, несомненно, принадлежит к числу тех, которые могли бы «написать новые книги». Его наставления о духовной жизни целиком стоят в русле святоотеческой церковной аскетики и основаны на том же самом духовном опыте, на котором строили свои поучения и назидания прославленные Церковью вожди подвижнического делания и чьи творения вошли в состав знаменитого «Добротолюбия».
III
Блаженная кончина схимонаха о. Силуана как бы раскрыла глаза многим, «не замечавшим» его при жизни. Некоторые из числа тех, которые были свидетелями подвигов старца и слушали его беседы, даже боялись за него. По их мнению, он чересчур просто, смело и дерзновенно говорил о молитве и о Боге. Но по кончине старца из среды именно этих людей, боявшихся и опасавшихся за него, раздались голоса, что почивший «пришел в меру Святых Отцов».
Наилучшим свидетельством справедливости этого утверждения для всех, кто не имел возможности личного общения со старцем, являются оставшиеся после него письменные наставления. Язык этих наставлений удивительно прост (надо не забывать, что о. Силуан был даже не вполне грамотен), но в них ясно чувствуется дыхание Духа жизни. Автор книги о старце Силуане предпослал изданным им выпискам из письменных наставлений подвижника свое изложение духовного опыта о. Силуана[8]. С одной стороны, это изложение имеет целью ввести читателя в круг тех идей и представлений, в ту духовную атмосферу, в которой рождается и живет христианское подвижничество. С другой стороны — в поле зрения автора постоянно остается на первом плане реальный опыт подвига, совершенного почившим старцем. Автор, смиренно заявивший о своем недостоинстве писать о жизни старца, многократно подчеркивает, что святая простота наставлений о. Силуана стоит неизмеримо выше его изложения. Наилучшей характеристикой принципиальных установок автора книги могут служить следующие его слова: «Есть люди, которые за простым словом неспособны увидеть его действительного содержания, но есть и такие, слух которых оскорбляется чуждыми нотами нескромных слов. Святое и чистое слово старца, к сожалению, недоступное для понимания многих в силу своей простоты, мы решаемся до некоторой степени сопровождать нашей сухой и уродливой речью, предполагая,... что таким образом мы кому-нибудь, привыкшему к иному стилю жизни и выражений, поможем его понять»[9].
Автор книги видит в лице почившего старца великого наставника в руководителя в духовном мире, ибо, хотя о. Силуан был «простой человек», но Божия благодать, обильно водворившаяся в его душе, сделала его опытным вождем и учителем на путях, ведущих к вечной жизни. Та духовная борьба, из которой он, с Божией помощью, вышел победителем, наделила его глубоким знанием сущности подвижничества и средств! обеспечивающих успешность подвига. Это богодарованное знание, избавившее самого старца от блуждания по чужим дорогам, светит в его наставлениях ярким путеводным огнем для всех, желающих идти к той же великой цели, к которой он стремился в течение всей своей жизни. Это последнее обстоятельство исключительно важно: на духовных путях человека имеется великое множество опасностей. Единый истинный путь далеко не всегда ясно различим; рядом с ним проходят иные, чужие пути, которые часто соблазняют неопытных тем, что кажутся параллелями настоящей дороги, а на деле уводят, сплошь и рядом, далеко в сторону. И если человек, предпринявший странствование «в горняя», не стяжал в своей душе Божественного света, ему очень трудно, даже невозможно разобраться в этих соблазнах[10].
Поставив пред собой задачу изложить духовный опыт о. Силуана, его жизнеописатель останавливает внимание читателя прежде всего на различных пунктах учения старца[11]. Здесь говорится о закономерностях духовной жизни и о фактах бытия, выходящего за рамки обычного земного опыта. Вот образец наставлений старца в изложении автора рассматриваемой здесь книги. Для человека, возжелавшего приблизиться к сфере вечного, абсолютного бытия, самое важное — это познание воли Божией. Тема эта, на первый взгляд, очень легко раскрывается в плане общеизвестного истолкования заповедей и указаний Слова Божия, но в отдельных конкретных случаях человеку, сталкивающемуся с бесконечным разнообразием положений, подчас бывает очень трудно поступить так, чтобы его решение оказалось в потоке Божией воли. Именно в этой, так часто повторяющейся трудности причина того, что часто самые благие намерения приводят к весьма печальным результатам. И человеку, хотящему жить no-Божьи, необходимо учиться узнавать волю Господню в самых разнообразных случаях жизни. Старец так учит стяжанию этого дара: необходимо отказаться от всего своего, предвзятого — от своих желаний, планов, мыслей и намерений, и усиленно со вниманием помолиться в сердце Богу. Первое, что родится в душе после такой молитвы, следует принимать за указание свыше. Такой путь многим может показаться чересчур дерзновенным, но он, безусловно, правилен: правилен потому, что человек создан по образу и подобию Божию и призван к полноте богообщения. Но наша беда заключается в том, что далеко не все из нас способны приближаться к Богу, не все способны отрешаться от самости и предвзятости, не все умеем молиться так, как должно. И потому в духовной жизни людей так важна роль опытного духовного отца и старца. Однако всем, решительно всем, желающим спасения, необходимо учиться познанию воли Божией указанным способом, чтобы постепенно приближать свой путь к путям святой Божией воли: «а если не будем учиться, то никогда не познаем этого пути».
Множество и других исключительно ценных и важных наставлений старца собрано автором книги в указанном разделе. Здесь говорится о послушании, о Священном Писании и Предании, об уподоблении человека Христу и об искании Бога, об отношении к ближнему и о многом другом. Говоря о различии между христианской любовью и человеческой справедливостью, старец настойчиво подчеркивал, что всякое самооправдание с извинением себя и обвинением других стоит очень далеко от истинного христианства. Он всегда говорил и учил о Божией любви, как о таком проявлении Божественной благости, которое несоизмеримо с нормами человеческих представлений о справедливости. При этом о. Силуан любил ссылаться на знаменитое изречение св. Исаака Сирина: «Не дерзни Бога называть справедливым, ибо какая же это справедливость: мы согрешили, а Он Сына Единородного предал на крест...» Характерно в данном случае, что другой прославленный и знаменитый наставник духовной жизни, преподобный Серафим Саровский, в своем учении о Боге и Его действиях говорит почти теми же словами и ссылается на то же изречение св. Исаака Сирина[12].
IV
Изложив ряд наставлений и мыслей о. Силуана о разных предметах духовного мира, автор рассматриваемого здесь сочинения переходит к изображению отдельных сторон того богатого духовного опыта, который обильно изливался из сердца старца на души, жаждущие живой воды спасения[13]. Как и в других разделах этого труда, материалом для автора служат не только сохранившиеся после кончины подвижника его письменные наставления, но и те его беседы и указания, которые явились плодом непосредственного общения старца с его учеником.
Не задаваясь целью изложить здесь все содержание описываемого в книге духовного опыта о. Силуана, мы позволим себе остановиться на отдельных, представляющихся нам наиболее яркими, моментах.
Основное содержание жизни православного подвижника — молитва. С точки зрения подвижников, весь смысл бытия разумной твари заключается в том, чтобы приблизиться к Богу, ибо Он Первопричина бытия, Творец, Промыслитель и Спаситель мира. Для того чтобы приблизиться к Богу, необходимо Его искать, что можно сделать наилучшим образом только тогда, когда с пути устранены все помехи. Только таким образом можно стяжать настоящую духовную молитву. «Духовная молитва,— пишет о. Софроний, излагая опыт старца Силуана, — не есть ни художественное творчество, ни научная работа, ни философское искание и размышление, ни отвлеченное рассудочное богословие; духовная жизнь не есть удовлетворение наших эмоциональных стремлений чрез их реализацию... Все здесь переименованное составляет различные виды проявления воображения[14]. Некоторые из них могут быть поставлены выше, другие ниже, ...но все же все это относится к той сфере воображения, которая должна быть преодолена, ибо иначе невозможно достигнуть ни совершенной молитвы, ни истинного богословия, ни богоугодной жизни...» Молитвенный путь православного подвижника таков: «он ищет истинного Бога Творца; для этого он чрез умную молитву ведет борьбу с тьмами тем всяких образов — и видоподобных... и мысленных, ...чтобы, совлекшись всякого тварного образа, помолиться Богу лицом к Лицу». Если Бог приближается к миру в порядке снисхождения, то человек может придти к Богу только в порядке восхождения. «В своем восхождении от твари к Богу подвижник не отрицает реальности и ценности творения, но лишь не абсолютизирует и не боготворит его, не усматривает в нем самоцель и самоценность. Бог сотворил мир не для того, чтобы Сам Он жил жизнью твари, но для того, чтобы разумную тварь приобщить Своему Божественному бытию, и когда разумная тварь не достигает обожения, которое не может совершиться без ее соучастия, тогда исчезает и самый смысл ее бытия»[15].
В указанном плане и решается в православной аскетике вопрос о молитве Необходимо знать, что отцы-аскеты различают несколько видов молитвы. Одним из важнейших вопросов аскетики является именно вопрос; о видах молитвы. Исключительно важным был этот вопрос и для о. Силуана. Три образа молитвы, различаемые православными делателями молитвенного подвига, соответствуют трем этапам («движениям») нормального развития мыслящего человеческого духа, именуемого обычно в аскетической литературе «умом». Первое движение ума направлено во вне, второе — это возвращение ума к самому себе, третье — движение ума чрез внутреннего человека к Богу. В полном соответствии с этими, последовательно сменяющими друг друга, нормальными этапами духовного развития, находятся и три образа молитвы, о которых здесь идет речь. В первом образе молитвы главная роль принадлежит воображению, во втором — рассуждению и в третьем — созерцанию. Вполне понятно, что первый и второй образы молитвы, по сравнению с третьим, несовершенны, но они неизбежны, как необходимые этапы духовного возрастания. Первый образ молитвы, если на нем долго и искусственно задерживаются, может повлечь за собою опасные духовные заболевания. Второй образ выше первого, ибо человек, молящийся в меру своих духовных сил с рассуждением, уже начинает вкушать богатство благодати; но при этом он не получает свободы от страстей и от внутренней брани. И только третий образ молитвы приводит к совершенству молитвенного делания. В своей начальной стадии этот третий образ характеризуется на аскетическом языке «соединением ума с сердцем». Особенно важно здесь то, что этот вид молитвы есть такое состояние души человеческой, которое с религиозной точки зрения должно быть признано нормальным. А потому всякий верующий, когда он молится «от сердца», может испытывать это состояние. Здесь не играют роли ни образовательный ценз, ни житейские условия, словом — ничто внешнее. Вернейший показатель правильности молитвы, когда «ум соединен с сердцем»,— это истинное умиление и плач о грехах. У совершенных третий образ молитвы достигает высших ступеней развития и характеризуется, как ум, молитвенным вниманием стоящий в сердце, видящий все помыслы, приходящие извне, и отражающий их в самом начале. Что же это такое, что приходит в душу извне и что нужно отражать? Это — все греховное, злое, темное, порочное, стремящееся в душу и силящееся завладеть ею. Эти микробы зла, приражающиеся извне к душе человеческой, если их не отражать и не уничтожать, влекут за собою самые опасные болезни, ибо их жертвою становится прежде всего внутренний человек. Старец Силуан, в полном согласии с древней святоотеческой традицией (св. Макарий Великий, св. Исаак Сирин и другие), учил о том, что это зло, находящее на душу, является по отношению к душе внешним, придаточным, не может быть рассматриваемо, как неизбежная органическая принадлежность души. Следовательно, как бы они — эти помыслы и искушения — ни были сильны, они должны быть причислены, так сказать, к внешним врагам и с ними, с этими помыслами тьмы, страстными образами, искушающими предложениями греха, и должен бороться ум истинного молитвенника. Входя в сердце молящегося, ум закрывает все входы для этих страстей и, продолжая отражать их от души, достигает чистого предстояния Богу. Таким путем достигается то состояние духа, которое именуется в одних случаях «умным безмолвием», в других — «чистой молитвой». В борьбе за овладение этим величайшим духовным сокровищем святые подвижники Православной Церкви всех времен видели свою высшую задачу. «Умное безмолвие» дает овладевшему им подвижнику ключи истинного богопознания и боговидения. О. Силуан так и говорил: «Если ты богослов, то ты чисто молишься; если ты чисто молишься, то ты богослов». Тайна вхождения души чисто молящегося подвижника в глубины истинного богословия соделывается тем, что в описанном расположении душевных сил человек вступает в сферу неизреченного Божьего света и просвещается этим несозданным светом. И «хорошо» тогда бывает человеку с Богом, как «хорошо» было апостолам с Господом на Фаворе. В таком состоянии душа пребывает в восхищении и забывает все земное. Чисто молящийся подвижник, просвещаемый Божиим светом, приобщается в это время к вечному бытию. Это кажется парадоксальным, — и однако это неоспоримый, познаваемый многообразным опытом истинных молитвенников, факт духовной жизни. В понимании православных подвижников, время и вечность — два различных, несовместимых образа бытия. Но в момент вышеописанного молитвенного восхищения, являющегося даром Божией благодати, снискиваемой горячим, притрудным подвигом, человек приобщается всему Божественному, в том числе и вечности. Поэтому в моменты истинного молитвенного богообщения человек живет вечной жизнью. Поэтому же молитвенное богообщение вводит человека еще здесь на земле, хотя отчасти, но действительно, в область достоверного знания о Божием Царстве. Когда моменты Божественного озарения проходят, душа подвижника спускается с вершины сияющего Фавора и затем живет этим опытом вечности, вновь и вновь стремится к нему — не только для себя, но и для других. Любовь, вселяющаяся в сердце, осиянное Божиим светом, хочет, чтобы все делались причастниками и наследниками того сладостного сокровища, которое дается от Бога тому, кто молится чистым умом.
Упражняясь в чистой молитве, подвижник получает, по дару Божией благодати, и то, что является конечной - целью аскетических трудов,—бесстрастие. Многим это понятие кажется соблазнительным: им представляется, что бесстрастие не укладывается в рамки христианского учения о любви и является чем-то наносным, чуждым Евангелию, чуть ли не отголоском буддизма. Между тем святые подвижники, исполнившие деятельно все заповеди Евангелия, именуют бесстрастие «богоподобным». Соблазняющимся следует знать, что под бесстрастием православная аскетика понимает отнюдь не что-то отрицательное по своему существу. Это свет новой жизни, воскресение души прежде общего воскресения мертвых, освобождение от рабства страстям, полное вхождение в область воли Божией. И подается бесстрастие только от Бога, ибо Он Сам бесстрастен. Но бесстрастный Бог не безучастен. В Нем нет изменений, противоречий, борьбы, несовершенства. Но Он — Весь Любовь. И потому подвижник, идущий единственно правильным путем молитвы к стяжанию богоподобного бесстрастия, не может быть безучастен. Напротив, чем больше он приобщается бесстрастию, тем сильнее в его душе становятся любовь и сострадание. Стяжав бесстрастие «для себя», подвижник хочет, чтобы и другие сделались участниками и совладельцами его духовного богатства. И в начале, и в конце молитвенного пути подвижника стоят глубокое смирение, великое покаяние и пламенная любовь.
Только описанным здесь путем возможно достигнуть настоящего богопознания и — нераздельно связанного с ним — права «а передачу достигнутого другим. Вот почему истинное богословие неотделимо от ас<
| |
| Просмотров: 459 | Добавил: Алена | Рейтинг: 0.0/0 | | |
| Всего комментариев: 0 | |