Mongoose

Нравственное богословие. Часть 19.

Русский максимализм и экстремизм в его крайней форме выражен в стихотворении А. К. Толстого: 

Коль любить, так без рассудку, 

Коль грозить, так не на шутку, 

Коль ругнуть, так сгоряча, 

Коль рубнуть, так уж сплеча!

Коли спорить, так уж смело, 

Коль карать, так уж за дело, 

Коль простить, так всей душой, 

Коли пир, так пир горой!

Примеров единолично проявленной силы воли, а также максимализма и экстремизма русских людей можно привести множество. Напомню некоторые из них. Протопоп Аввакум рассказывает в своем «Житии», что он исповедал девицу, которая была «блудному делу и малакии всякой повинна»; при этом, «сам жгом огнем блудным», он зажег три свечи и положил правую руку на пламя, «дондеже во мне угасло злое разжение». Вся жизнь Петра Великого представляет собой образец могучей силы воли и экстремизма. Станкевич, наблюдая страстность Белинского, назвал его «неистовым Виссарионом», и эта кличка удержалась за ним. Тургенев говорит о его «стремительном домогательстве истины» *. Примером фанатической нетерпимости, до которой могут доходить русские люди под влиянием идеологических разногласий, может служить история отношений К. Аксакова и Белинского. Когда Аксаков сблизился со славянофилами, он при встрече с Белинским заявил, что, вследствие их разногласий, он более не может посещать его; разрыв этот был тяжел для обеих сторон; они поцеловались со слезами на глазах и расстались навсегда. Сам Белинский говорит о своей фанатической нетерпимости: «Я по натуре жид», не примиряюсь с «филистимлянами». 

________________

*См.: Белинский в воспоминаниях современников. Под ред. Головенченко. ОГИЗ., 1948. С. 344. 

 Экстремизм и бунтарство Михаила Бакунина всем известны и хорошо освещены в литературе. Менее известны эти свойства Владимира Стасова. Они типичны для русского человека, и потому стоит познакомиться с ними, пользуясь книгой В. Каренина «Владимир Стасов» (Л., 1927). Владимир Васильевич Стасов (1824 - 1906) оказал великие услуги русскому искусству во всех областях его, особенно в области музыки. Правилом его жизни было «быть полезным другим, коли сам не родился творцом» (1, 208). И в самом деле, обладая огромными знаниями и служа в Публичной библиотеке, он оказывал неоценимые услуги многим деятелям искусства и всей русской культуре. Считая Глинку гением, он написал о нем 48 статей, разъясняя величие его творчества. Увлекаясь русским национальным стилем музыки, он назвал «могучей кучкой» группу композиторов Балакирева, Мусоргского, Кюи, Римского-Корсакова, Бородина и оказал им великие услуги. Он дал Мусоргскому сюжет «Хованщины» и «Бориса Годунова», Бородину - сюжет «Князя Игоря». При этом он указывал композитору исторические источники, необходимые для знакомства с соответствующей эпохой. Таким образом он участвовал также в работе Римского-Корсакова над «Садко» и «Псковитянкой». Работоспособность его и любовь к труду были чрезвычайны. Даже по воскресеньям он приходил в Публичную библиотеку в свой кабинет и работал там. От орденов и званий он отказался. Когда министр Боголепов предложил ему пост директора Публичной библиотеки, он не принял этой должности ради сохранения свободы (II, 614). Свободой он дорожил как принципом и потому защищал поляков и евреев, ценя национальное своеобразие каждого народа (II, 594). Льва Толстого он называл Лев Великий и писал эти слова не иначе как большими буквами, но он ценил в нем только художника и упрекал Толстого за то, что он не преодолел два барьера - «божество» и «христианство». Он был возмущен строем мира и «богохульно проклинал мировой порядок» (II, 542), везде находя смерть. Сорок лет он готовил труд, которому хотел дать заглавие «Разгром», или «Carnage général», или «Massacre général». В нем он собирался проявить себя анархистом и пессимистом «по всем, по всем частям, а вовсе не одной политической». Во всем человечестве, думал он, есть только несколько десятков или сотен достойных людей, а остальные заслуживают помойной ямы. Его возмущало то, что либеральные редакторы журналов и газет ведут себя так же, как и правительственные цензоры. В книге своей он собирался произвести также разгром многих общепризнанных гениев: Рафаэля он не считал великим художником, говорил о лжевеличии Микеланджело (II, 638-669). В своих отношениях к людям, в защите своих мнений Стасов проявлял чрезвычайную страстность. Он любил спор -,яростный, но, увлекаясь всегда сущест-вом дела, он забывал личные обиды. Прозвища, данные ему, выражают его страстный характер. Его называли: «Неистовый Стасов», «Труба Иерихонская», «Критик Громогласов». Такой же страстный характер был и у Щедрина. Л. Спасская в своих воспоминаниях о Щедрине во время его ссылки в Вятку (1844-1855) сообщает: «Михаил Евграфович не мог выносить противоречий и в споре терял всякое самообладание и выходил из себя. Сейчас же хватался он за шапку и убегал, бормоча про себя: «Ну и черт с вами! Нога моя больше не будет в этом проклятом доме!» Но не проходит и полчаса, как смущенная физиономия Михаила Евграфовича показывается из-за двери, и он спрашивает с виноватой и робкой улыбкой: «Ну что, вы очень на меня сердитесь? Ну ради Бога, не сердитесь! Простите же меня! Чем я виноват, что у меня такой проклятый характер?» * 

Чрезмерный морализм Л. Толстого также может служить примером русского экстремизма и максимализма. Искусство, наука, религия до крайности упрощены им в его трактатах по этим вопросам и допускаются только, поскольку они служат нравственным целям, да и цели эти, вследствие отрицания им высших духовных ценностей, низведены на степень только помощи людям питаться, одеваться, иметь жилище. И в личной своей жизни Толстой дохо-дил до изумительных крайностей. 3. Гиппиус, например, сообщает: «Толстой не сгонял мух, облеплявших его лицо во время работы»**. 

Иностранцы часто отмечают страстность и экстремизм русских. Грахам говорит: «Русские - вулканы, или потухшие, спокойные, или в состоянии извержения. Под поверхностью даже и самых спо-койных и глупых таится жила энергии расы, ведущая к внутренне-му огню и тайне человеческого духа»***. 

Шубарт говорит о «русской неумеренности» (95). Е. А. Извольская указывает на то, что Крижанич, приехав в Московское государство в XVII веке, наблюдал у русских «неумеренное употребление силы, неумение идти средним путем, отсутствие меры»****. Эти черты характера изначала присущи русскому народу. И. А. Ильин напоминает, что уже византийские и арабские писатели сообщали о страстности и свободолюбии русских. Сам Ильин тоже говорит о страстности и крайностях в характере русского народа *****. 

________________

* Макашин С. Салтыков-Щедрин. Биография, 2-е изд. М., 1951. Т. 1. С. 377. 

** Гиппиус 3. Он и мы//Новый журнал. XXV. С. 165. 

*** Graham S. With the Russian pilgrims to Jerusalem. 1913. P. 89. 

**** Iswolsky H. Soul of Russia. P. 63. 

***** Iljin l. Wesen und Eigenart der russischen Kultur. 2-te Aufl. S. 21-23. 

 Многие писатели ставят в связь характер русского народа, особенно великороссов, с бескрайним простором восточноевропейской равнины и с климатом ее. Известный историк России Ключевский говорит: природа Великороссии «часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса: своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и в пору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии». «Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности». «Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают»,- говорят великорусские пословицы» *. 

Влияние территории, на которой живет народ, и климата нельзя понимать в духе географического материализма. Учение материалистов о том, что характер личности есть сполна продукт материальных условий жизни и общественной среды, представляет собой грубое заблуждение. Согласно персонализму, весь мир состоит из личностей, действительных и потенциальных, и каждая личность есть первичный элемент мира, непроизводный из других существ. Личность обладает свободою воли. Следовательно, территория и климат играют роль только поводов, на которые личность свободно отвечает своими чувствами и поступками. Поэтому на одни и те же условия среды одна личность может отвечать одними реакциями, а другая - прямо противоположными, например встречая грозные опасности, одна личность отвечает отважной борьбой с ними, а другая - трусливым бегством от них. Конечно, повторные реакции на условия среды вырабатывают определенные привычки, но эти влияния содействуют образованию лишь второстепенных, а не основных свойств характера. Например, прав Ключевский, что короткое лето есть условие, вследствие которого у великоросса вырабатывается привычка «к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил». Но дальше он говорит, что «нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии»^ Способность к крайнему напряжению труда на короткое время вырабатывается в связи с привычками, обусловленными климатом, но и то лишь на основе могучей силы воли, присущей великороссу независимо от климата; что же касается непривычки к ровному, размеренному, постоянному труду, она обусловлена не климатом, а интересами русского народа, не зависящими от климата. О них речь будет дальше.

__________________________

*Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 1. Лекция 17. 

 Страстность и могучую силу воли можно считать принадлежащими к числу основных свойств русского народа. Но в русском народе встречается и обломовщина, та леность и пассивность, которая превосходно изображена в романе Гончарова «Обломов». Не противоречит ли это явление, довольно часто встречающееся в русской жизни, утверждению страстности и волевой силы русского народа? Лица, преувеличивающие влияние социальных условий на характер и поведение людей, объясняют леность Обломова развращающим влиянием крепостного права. В указании на это условие есть доля правды, но она очень мала. Леность и пассивность встречались в России не только среди помещиков и приниженных крепостным правом крестьян; они встречались и встречаются также во всех других слоях русского общества. Поэтому нужно объяснить такие черты характера более глубокими причинами, чем крепостное право. 

Следует заметить вообще, что леность - явление весьма сложное, имеющее много видоизменений и возникающее у разных людей в результате весьма различных основных свойств характера, строения тела и влияний среды. Для понимания важнейших и наиболее значительных случаев этого порока отдадим себе отчет в том, какое отношение существует между целями наших поступков и средствами для достижения целей. Мы живем не в Царстве Божием, а в упадочном царстве существ, эгоистических в большей или меньшей степени. Не Бог, а мы сами своим эгоистическим поведением создали систему природы, полную несовершенств и разных видов зла, природу, в которой такое существенное значение имеет материальная телесность, возникающая как следствие взаимного отталкивания существ друг от друга. И мы сами обладаем такой грубой материальной, а не преображенной телесностью *. Из строения нашей несовершенной природы вытекает следующее тягостное явление. Очень часто цель, увлекающая нас, может быть достигнута не иначе как после осуществления ряда действий, которые служат только средствами на пути к ценной для нас цели и сами по себе не интересны нам, сами по себе не имеют цены и потому скучны, даже иногда тягостны. Чем выше цель, тем обыкновенно более сложная система средств ведет к ней. 

Представим себе естествоиспытателя, задумавшего организовать экспедицию в центральные области Африки, куда еще не проникали европейцы. Для осуществления этого замысла нужно достать денежные средства, привлечь геологов, зоологов, ботаников, достать соответствующую одежду, пищевые припасы, вооружение, нанять носильщиков и т. п. В этих хлопотах многие действия сами по себе неинтересны и даже неприятны. Преодолеть все трудности такого сложного предприятия может лишь ученый, так страстно любящий исследование мира, что увлечение этой целью распространяется и на средства достижения ее; поэтому такой ученый охотно выполняет действия, которые сами по себе были бы скучны и даже тягостны. Иногда человек задумывает какую-либо высокую цель, ценность которой увлекает его, но это увлечение в силу каких-либо условий не переносится на средства достижения ее; в таком случае трудности реализации средств, их мелочность и т. п. свойства пугают его, надоедают ему, и он отказывается от задуманной цели. 

_______________

*См. об этом в моих книгах «Бог и мировое зло» (теодицея) и «Условия абсолютного добра» (этика). «Des conditions de la morale absolue». Ed. de la Baconniére 1948.

 В Царстве Божием нет различия между целями и средствами. Члены этого Царства творят только абсолютно ценное увлекательное бытие и обладают такой мощью творческой силы, что им не приходится преодолевать скучные, тягостные препятствия. Человек, стремящийся к такому идеалу абсолютно совершенного бытия, живущий им в мечтах и зорко подмечающий несовершенства нашей жизни вообще и недостатки собственной деятельности, разочаровывается на каждом шагу и в других людях, и в их предприятиях, и в своих собственных попытках творчества. Он берется то за одно, то за другое дело, ничего не доводит до конца и наконец перестает бороться за жизнь, погружается в лень и апатию. Таков именно Обломов. 

В юности Обломов мечтал о «доблести, деятельности»; «ему были доступны наслаждения высоких помыслов», он воображал себя полководцем, мыслителем, великим художником (Ч. 1. Гл. 6). И это не пустые мечты: он в самом деле талантлив и умен. Один из его талантов живо обрисован в романе: в оживленной беседе с любимой девушкой, с Ольгой Ильинской, он проявляет выдающуюся чуткость к красоте; он талантливо описывает жизнь в деревне, рисует картины красоты жизни (Ч. II. Гл. 4). Если бы к этому таланту присоединить упорный труд разработки деталей, он мог бы стать поэтом, дающим законченные художественные произведения. Для достижения этой цели нужно выработать привычку к систематическому труду. Но первые шаги самостоятельной жизни Обломова не содействовали выработке такой привычки. Поступив на службу в канцелярию, где нужно на первых порах выполнять мелкую, не творческую работу. Обломов почувствовал отвращение к такому труду. «Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?» Он не хочет «тратить мысль, душу свою на мелочи» и выходит в отставку. Общество, в котором ему случается бывать, не интересует его, потому что, говорит он, в нем нет идеалов, великой цели. Он замыкается в себе и, лежа на диване, отдается жизни, наполненной красивыми мечтами. Любовь к прекрасной девушке Ольге Ильинской воскресила его, но ненадолго. Когда Ольга согласилась стать его женой, в уме его начала вырисовываться рядом с поэзией любви другая сторона семейной жизни - мелкие заботы, обилие обязанностей, необходимость уже до свадьбы взяться за скучное устройство своих имущественных дел. Первые шаги на этом пути уже охлаждают его любовь. Ольга поняла, что ей не удалось действительно воскресить Обломова. Прощаясь с ним навсегда, она говорит ему: «Ты кроток, честен, Илья; ты нежен... голубь». Но - «что погубило тебя?» - «Обломовщина»,- прошептал он, произнося слово, выдуманное Штольцем. 

Окончательно опустившись. Обломов «иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда утраченном идеале жизни» (Ч. IV. Гл. 8). Но Штольц и в это время говорит, что «в душе его всегда будет чисто, светло, честно», и после смерти «Обломова Штольц вместе с Ольгой вспоминают «чистую, как хрусталь, душу покойного» (Гл. 10). 

Что же такое обломовщина? Добролюбов объяснил ее влиянием крепостного права и крайне презрительно оценивает характер Обломова; привлекательные черты его души он отрицает и думает, что внесение их в роман есть неправильное изображение действительности. Современный историк Цейтлин, написав обстоятельную монографию о Гончарове, счел необходимым защитить Обломова и указать, например, на то, что он «наносит пощечину Тарантьеву, оскорбившему Ольгу, и выгоняет его из своего дома» *. Но конечно, марксист Цейтлин тоже сводит обломовщину к влиянию крепостного права, и мысль Овсянико-Куликовского, что обломовщина есть национальная русская болезнь, он считает клеветой на русский национальный характер (С. 8). В действительности Овсянико-Куликовский прав: обломовщина встречается во всех классах русского народа, и потому нужно искать более глубокой основы этого явления, чем крепостное право. Конечно, крепостное право содействовало распространению обломовщины среди людей, пользовавшихся плодами крепостного труда, и среди придавленных им крестьян, однако лишь как второстепенное условие. Гончаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скучных мелочей труда и порождающие в конце концов леность. Как выяснено выше, он нарисовал образ, имеющий общечеловеческое значение: обломовщину он изобразил в той ее сущности, в которой она встречается не только у русского народа, но и во всем человечестве. Это поняли англичане, когда Н. А. Деддингтон, дочь писателя Эртеля, перевела роман Гончарова на английский язык.

Русскому человеку свойственно стремление к абсолютно совершенному царству бытия и вместе с тем чрезмерная чуткость ко всяким недочетам своей и чужой деятельности. Отсюда часто возникает охлаждение к начатому делу и отвращение к продолжению его; замысел и общий набросок его часто бывает очень ценен, но неполнота его и потому неизбежные несовершенства отталкивают русского человека, и он ленится продолжать отделку мелочей. Таким образом, обломовщина есть во многих случаях оборотная сторона высоких свойств русского человека - стремления к полному совершенству и чуткости к недостаткам нашей действительности. Отсюда понятно, что обломовщина широко распространена во всех слоях русского народа. Конечно, большинству людей необходимо трудиться, чтобы иметь средства для жизни своей и семьи. В этом подневольном, нелюбимом труде обломовщина выражается в том, что работу свою такой Обломов исполняет «кое-как», небрежно, лишь бы сбросить ее с плеч долой. Русские иногда сами говорят о себе: «Мы - кое-каки». 

_______________

*Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950. С. 208. 

 Повинуясь чувству долга, русский человек часто вырабатывает в себе способность выполнять обязательную работу добросовестно и точно, но какой-либо аспект обломовщины в нем остается, например в том, что он ленится выполнять работу, желательную, но не строго обязательную. У многих людей есть, например, такая частичная обломовщина, которую можно назвать словами «эпистолярная абулия», т. е. безволие в отношении писания писем. 

Частичная обломовщина выражается у русских людей в небрежности, неточности, неряшливости, опаздывании на собрания, в театр, на условленные встречи. Богато одаренные русские люди нередко ограничиваются только оригинальным замыслом, только планом какой-либо работы, не доводя ее до осуществления. Давно уже было замечено, например, что беседа с западноевропейским ученым дает то, что им выражено в его трудах, а общение с русским ученым оказывается обыкновенно гораздо более содержательным и более полным новых мыслей, чем его печатные труды. 

Замечательно, что сам Гончаров, родившийся не в помещичьей, а в купеческой семье, был частичным Обломовым. В статье «Лучше поздно, чем никогда», содержащей в себе критический обзор и анализ его творчества, он говорит, что нашел «ленивый образ Обломова в себе и в других»; «я инстинктивно чувствовал, что в эту фигуру вбираются мало-помалу элементарные свойства русского человека»; «в своем романе я изобразил лень и апатию, как стихийную русскую черту». В семье Майковых, с которой Гончаров был дружен, его называли «принц де Лень». В письмах он час-то говорил о себе: «Я такой ленивый»; о романе «Обрыв» он сообщает, что пишет его «лениво». В одном из писем 1849 года он характеризует себя так: «Я окончательно постиг поэзию лени, и это единственная поэзия, которой я буду верен до гроба» *. 

Эти слова становятся понятными, если принять во внимание, что Гончаров высоко ценил совершенство формы и языка художественных произведений; в начале своей писательской деятельности он уничтожал многое написанное им, подмечая недостатки своих произведений. Такая кропотливая работа вызывала у него припадки апатии и лени, и надо удивляться силе его воли, благодаря которой он выработал в конце концов превосходный язык и создал классические произведения русской литературы. 

_______________

Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. 0.32,118,217,111. 

 В романе «Анна Каренина» Толстой рассказывает, что Левин заметил в деятельности земства недостатки и, вместо того чтобы бороться против них, совсем покинул службу в земстве. Писатель Кознышев упрекает его: «Мы, русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта - способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу,- немцы и англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся» (Ч. 1. Гл. 8). По-видимому, сам Толстой поступил в отношении к земству так же, как Левин. 

Сила воли русского народа обнаруживается, кроме приведенных в начале этой главы доводов, в том, что русский человек, заметив какой-либо свой недостаток и нравственно осудив его, повинуясь чувству долга, преодолевает его и вырабатывает в совершенстве противоположное ему положительное качество. Понимая опасность неряшливости при лечении болезней, русские врачи достигли в дореволюционное время такой чистоты и антисептики, что московские клиники стояли в этом отношении выше берлинских. На военных судах чистота была образцовая. Во второй половине XIX века русские купцы и промышленники стали посылать своих детей в Западную Европу учиться достижениям европейской промышленности. Прежде, заказывая сюртук, русские требовали, чтобы он был сшит из английского сукна, а в XX веке русская текстильная промышленность вырабатывала уже такие ситцы, полотна и сукна, что стала отбивать рынки у англичан. 

Среди земских деятелей нашлось много лиц, энергично боровшихся с русской обломовской косностью; они достигли больших успехов в организации медицинской помощи населению, в школьном деле и во многих отраслях хозяйственной жизни. Русское земское и городское самоуправление стало выше западноевропейского. Когда Толстой писал «Анну Каренину», он не заметил, что деятели земского и городского самоуправления стали, несмотря на правительственные запреты и преследования, заявлять о необходимости отмены самодержавия; в начале XX века прогрессивные деятели земств и городов образовали союз для борьбы за политическую свободу и основали за границей журнал «Освобождение», редактором которого был П. Б. Струве. В 1905 году правительство принуждено было уступить, и манифестом 17 октября (старого стиля) было дано русскому народу участие в политической жизни России. Одной из значительных слагаемых среди сил, принудивших правительство к этой великой реформе, была самоотверженная борьба деятелей земского и городского самоуправления. 

Зная недостатки суда, предшествовавшего великим реформам Александра II, и взяточничество администрации, русское общество так энергично боролось с ними, что суд после реформы, по свидетельству людей, знающих западноевропейскую и русскую культуру, стоял на большей высоте, чем в Западной Европе, и взяточничество было меньше, чем во многих других культурных странах. 

Достоевский говорит от имени Версилова в романе «Подросток», что, когда русский увлекается положительными принципами, выработанными Западной Европой, он становится более европейцем, чем сами европейцы - французы, англичане, немцы,- потому что он свободен от их национальной ограниченности. 

Французы говорят: «Поскребите русского, и вы найдете татарина»; Леруа-Болье высказывает обратное положение: «Снимите налет татарского ига, и вы найдете в русском европейца» (Т. 1. С. 250). Против утверждения, будто великороссы не столько славяне, сколько монголы, Леруа-Болье приводит остроумное соображение: длинная густая борода великороссов, говорит он, служит доказательством преобладания в них славянской крови над монгольской (Т. 1. Кн. 2. Гл. IV. С. 107). 

Недостатков много у русского народа, но сила его воли в борьбе с ними способна преодолевать их.