Mongoose

Зимой высоченный тополь часто весь усыпан снегирями. Как спелые россыпи малины, они взрывают своей яркостью серые городские краски, взрывают нашу повседневность Божьим чудом…

За всю свою жизнь мне столько птиц не удалось увидеть, сколько за несколько лет из окошка своей новой квартиры. То щеглы, то чижи… В первые летние дни прилетели стрижи. Каждое утро и каждый вечер они кружили и кружили возле окна, будто водили в небе хоровод радости. Одна семейка стрижей свила гнездо возле нашего балкона. Появилась под козырьком крыши такая маленькая плетеная корзиночка величиной не больше ладони. Мы с трепетом рассматривали эту птичью жизнь, она так далека от нашей городской суеты…

– Жалко их, мам, – сказала дочка, – при дожде-то гнездышко затопит.

– Может, там не промокает… – с надеждой в голосе ответила я.

На крыше балкона прохудилась кровля, и при каждом дожде его заливало. Маленькие дыры в швах балконного навеса рассмотреть невозможно, мы пробовали их заделывать, но в очередной дождик из невидимых нам щелей лилась вода. А домоуправление не торопится с ремонтом.

– Эх, – печально вздыхала дочка, – теперь не только нас, но и птичек намочит…

Как-то вечером прозвенел домофон.

– Мама, это я, – прозвучал веселый голос сына, – открывай, щей наливай…

Приходя со спортивных занятий и тренировок, мои дети говорят только одно: «Есть хочу…» Меня это радует, и теперь, только открыв входную дверь, я побежала на кухню подогревать ужин.

– Хозяйка, здравствуйте…

На пороге вместо ожидаемого сына выросла фигура пожилого мужичка.

– Хозяйка, вам крышу покрыть не надо? Нигде не течет? Мы покрываем на вашем доме, кусок небольшой остается, зачем его обратно таскать… Может, вам залатать что-нибудь?

От такого неожиданного поворота событий я просто потеряла дар речи, понимаю, что надо что-то ответить, но не верю в реальность происходящего.

– Здрасьте… – проговорил сын, который зашел в квартиру и немного вывел меня из столбняка.

– Сынок, – я почему-то стала говорить с сыном, а не с мужичком, который так странно появился в нашем доме. – Вот, сынок, мастер предлагает залатать дыры на крыше балкона.

– Да я с вас недорого возьму, – продолжал странный гость, – так, за работу… Если что, я на крыше.

…Этот дождь наступил как-то неожиданно, твердо забарабанили тяжелые капли, и уже только грохот по окнам и крыше стоял от потоков воды. Мы, не сговариваясь, выбежали на балкон, который три дня назад починил нам мастер. За стеклом так бушевала стихия, что от ливня все сливалось в серой мгле, будто этой сильной массой воды наша новенькая крыша проходила проверку. Мы смотрели друг на друга и ожидали потеков, ну хоть маленьких капель, но их не было. Для нас это было чудом!

– Красота… – сказал сын, – не течет.

– А ты боялась, что схалтурят, – выговорила мне дочь.

– Фьють-фьють, – послышалось из гнезда стрижей. «Они тоже радуются», – подумала я.

Как странно получилось, прямо ожили строки из Евангелия – положиться всецело на волю Господа, как птицы небесные, что не сеют, не жнут… Я именно к этим строкам всегда относилась с некоторым недоверием: как так – не сеять, не жать, не работать, не суетиться?.. Но велика милость Господа к нам, таким сильным и современным, считающим, что все в этой жизни зависит от нас…

Три морковки

Машина лихо подрулила к торговым местам, из нее быстро высыпали мускулистые парни. Еще никто на рынке даже не почувствовал запаха опасности, а уже закрутилась страшная карусель…

В девяностые годы «бандиты» были не только персонажами приключенческих фильмов и книг, но и едва ли не повседневной реальностью российской жизни… Переломанные ряды, брошенный в грязь товар, побитые железной арматурой упрямые торговцы, не желающие платить дань наглым вымогателям, названным на иностранный лад рэкетирами.

Для нашей семьи работа в выходные дни на рынке давала возможность снимать квартиру и как-то выживать, в газете работали только ради любви к журналистике, зарплаты были мизерные, да и те задерживали по полгода. За прилавком стояли мы с мужем по очереди, кто не торговал, тот оставался дома и нянчил сынишку.

В то время торговые ряды создавались стихийно, и сразу на них появлялись бандиты. Сильнее всех на нашем рынке лютовал Тагир. Он мог подойти и забрать понравившуюся вещь или в киоске с продуктами набрать полные сумки еды, а в кафе он завтракал, обедал и ужинал всегда за счет заведения. Один раз он скинул все товары с нашего прилавка на землю, когда я сказала, что торговля не идет, и попросила взять поменьше денег. Он кидал белые майки на асфальт с нескрываемым наслаждением. Ему будто нравилось унижать и оскорблять тех, кто не может ответить, кто перед ним беззащитен… Тагиру, видно, казалось, что он возвышался над всеми нами, «торгашами»…

Прошло много лет. На рынке я давно не работала и стала даже забывать о том времени. И вот однажды я пришла на тот самый рынок за всякими покупками и в рядах для пенсионеров за прилавком увидела Тагира… Он сильно постарел и будто вжался в самого себя. Как приговоренный, стоял за прилавком, на котором лежал странный своей скудностью и бедностью товар – три морковки. Он устало смотрел на них: видно, торговля не шла. Гроза целого рынка стоял в самых худших последних местах торгового ряда и выглядел очень несчаст-но. Вот как может повернуться жизнь… Мне стало жалко Тагира, и я ринулась к нему купить эти три морковки. Но бабушка в синем платочке опередила меня. Может, так оно и лучше, может, ей нужней эти морковки… А у него появится хоть какая-то денежка. Хорошо, что сейчас уже время совсем другое и никто не смахнет в ярости эти три морковки на пыльный асфальт…

Сказка для мамы

– Не буду спать, – упрямилась младшая дочка.

Уже давно помахали лохматыми лапками и пожелали спокойной ночи всем детишкам Степашка и Филя. Уже все в доме сладко посапывали во сне, но самой младшей не спалось.

– Принесите воды, и сказку про Вреднюгу хочу, – бубнила дочка.

После сказки и воды дочь попросила яблоко, потом почесать спинку, потом еще что-то, а маме все труднее было бороться с дремотой, и она решилась на радикальный шаг.

– За шторкой кто-то стоит…

– Кто?

– Бабай пришел за непослушными девочками, кто не спит – он забирает.

Дочка прыгает с кровати и шлеп-шлеп голыми ножками по холодному полу, заглядывает за штору и ра-достно кричит.

– Не бойся, мама, это тапок!

Мама начинает страдать от угрызений совести. Смелая дочка пошла от Бабайки маму защищать. А все-таки лучше бы она мирненько спала…

Маме еще шить средней дочке костюм белки, а старшему – писать сочинение «Я физорг класса». Кстати, что делает физорг? Забыла спросить.

– Покорми меня, мамуля, – не успокаивается дочка.

Сидит на кухне, жует и смотрит в темноту ночного окна.

– Мам, а Света сейчас гуляет?

– Нет, спит она давно.

– И Ксюша не гуляет?

– Нет. Там один Бабай ходит-бродит.

– Один. Совсем один. Жалко Бабайку…

Мама смеется. Она прочитала столько книг, знала много сказок, но никогда не задумывалась, что Бабайку – действительно жалко. Он, несчастный, ходит по темным улицам, у него никого нет, да еще им пугают детишек. Что может быть хуже того, что тобой во все времена пугают малышей?

Хорошая сказка для мамы. Для мамы, которая расплескала из своего сердца такую нежную к жизни любовь.

Теория невероятности

Вечерело. В Крестовоздвиженском храме (в котором располагается редакция «Благовеста») начиналось Всенощное бдение на Благовещение, в эти часы решено было не работать…

– Представляешь, – сказала мне Наталья, – сейчас пойдешь домой и в трамвае найдешь свою перчатку… Будет о чем написать статью…

Наталья отвечает в редакции за распространение газет. Ей хочется, чтобы тираж все время увеличивался.

…Утром я бежала на работу и потеряла перчатку. Вошла в тринадцатый трамвай с двумя перчатками, а вышла с одной. Весь рабочий день я переживала, охала, вздыхала… «Как же могла потерять, да как же не усмотрела…» Пожалуй, в редакции не осталось ни одного человека, кто не узнал бы про потерю перчатки. Я показывала всем вторую, и все убеждались, что перчатки действительно красивы и лучше было бы их не терять. Настоящая лайковая кожа, стильный фасон и цвет – все говорило о том, что вещь штучная и дорогая. Мои хорошие друзья купили их в модном бутике и подарили мне на Рождество. Теперь я складывала в сумочку оставшуюся перчатку и слушала Наташу:

– Вот представь: ты подходишь к остановке, а там тринадцатый трамвай, и ты в нем находишь свою перчатку…

– Да ладно тебе, – скептически протянула я, – такого быть не может.

На остановке друг за другом стояли пустые трамваи. Проезд был закрыт из-за поломки на линии – отсутствовало электричество. Люди шли пешком… Я тоже влилась в их поток, но потом оглянулась и посмотрела на глазеющий на меня огромными фарами трамвай тринадцатого маршрута. «Нет, я ехала не в этом трамвае. Точно не в этом – вон водитель мужчина, а в том вроде была женщина… Нет, не пойду спрашивать. Глупо… По теории вероятности, моя перчатка уже затоптана пассажирами и выпихнута из вагона». Все это я так раздумывала, но, к своему удивлению, при этом возвращалась на остановку к трамваю.

– Простите, – сказала я дремлющему кондуктору, – а вы перчатку не находили?..

– Эта, что ли?..

На верхней перекладине висела моя перчатка, целая и невредимая, даже не затоптанная… Потом многие проходящие наблюдали странную картину: в пустом трамвае перед кондуктором я неистово отплясывала лезгинку…

– Как вас звать-то?

– Ну, Роза… – сказала совсем растерявшаяся от моей бурной радости кондукторша.

Я выпрыгнула из вагона, натягивая на руки перчатки. А говорят, что число тринадцать несчастливое – да оно самое чудное, самое лучшее… В трамвае с тринадцатым номером закончилась вся моя теория вероятности, теория неверия в чудо…На все наши теории вероятности Господь отвечает одной самой главной теорией Невероятности… Любовью…