Mongoose

Проблемы нашего правосудия отнюдь не в смертной казни: общество не верит в независимость и беспристрастность суда, не признает за ним реальных властных полномочий

Верховный суд обратился в Конституционный суд с просьбой разъяснить, может ли в России с 1 января 2010 года применяться смертная казнь. Немедленно поднялась буря споров о том, восстанавливать ли высшую меру наказания в нашей стране. Показательна здесь легкая клоунада наших депутатов, оказавшихся совершенно неготовыми к такой постановке вопроса. Лидер ЛДПР Владимир Жириновский в который раз за последнее время выступил проводником гуманизма: «Данная мера наказания сохранилась лишь в отдельных штатах США, а уподобляться в этом Корее или Китаю нам нет смысла». А вот сын Жириновского и руководитель фракции ЛДПР Игорь Лебедев заявил о полной поддержке смертной казни и даже предложил расширить количество статей, по которым она применяется, с шести до девяти.

На самом деле эта дискуссия не имеет никакого практического смысла. Смертная казнь в России вновь введена не будет – это ясно, как божий день. Россия присоединилась к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, запрещающей применение смертной казни, и обязана соблюдать этот документ, даже если он противоречит собственным российским законам. Возвращение высшей меры означало бы выход из конвенции и из Совета Европы. Это невозможно.

Российский казус в том, что у нас запрет действует искусственно. Мы никак не можем подойти к осознанному обсуждению вопроса об окончательной отмене смертной казни, как на это намекает статья 20 российской Конституции. У нас одна гуманная европейская норма препятствует другой: мораторий на смертную казнь действует с 1999 года из-за отсутствия на всей территории страны судов присяжных. Учитывая, что просвещенный институт присяжных заседателей вводят с 2010 года в последнем регионе – Чечне, – мораторий на смертную казнь повисает в воздухе.

Российское затруднение понятно: наше общество в огромном большинстве за смертную казнь, а элиты – против, не из гуманности, а из желания выглядеть цивилизованно, в том числе в глазах внешних наблюдателей.

Проблемы нашего правосудия отнюдь не в смертной казни. Наше общество в целом не доверяет правосудию не потому, что суд заменяет смертную казнь на пожизненное заключение, а потому, что множество нарушителей закона обходят его, обманывают или даже рассчитывают на его поддержку. Общество не верит в независимость и беспристрастность суда, не признает за ним реальных властных полномочий. Да и сами судьи порой «плавают» в собственном гражданском и общественном статусе. Скажем, зампред Высшего арбитражного суда Василий Витрянский говорит, что на последние выборы он не ходил, «потому что судья должен быть независим от политики». Что же, судья – не гражданин? Так что казнь – дело, на самом деле, не первостепенной важности. Нам бы сначала в принципе понять, какое правосудие нужно обществу.

Аргументы за и против смертной казни сто раз повторены. Евангельское милосердие («кто из вас без греха, первый брось на нее камень»), практическая невозможность избежать казни невиновных, жестокость любого метода казни – все это доводы против нее. Надежда на то, что угроза смерти удержит потенциальных преступников, и естественное желание возмездия за отвратительные преступления – вот доводы за казнь. Противоборствующие мнения вытекают из самой природы человека, и поэтому спор этот никогда не кончится.

В тихой Европе решили то ли подставить другую щеку, то ли утвердить свою гуманность отказом от права на лишение жизни, то ли просто устали и раздобрели, и решили, что убивать кого-то не стоит, что бы он там ни совершил.

Когда двадцать лет назад восточноевропейские страны отменяли смертную казнь, их правительства боролись с убежденностью общества в том, что высшая мера нужна. И сейчас немногие граждане Чехии были бы рады, если бы где-то в пражской тюрьме до сих пор проживал Владимир Лулек, убийца собственной жены и четырех детей, казненный в 1989 году. Но сейчас чехи смирились с отсутствием смертной казни. Поляки не тоскуют по убийце и насильнику Станиславу Чабанскому, последнему казненному в Польше преступнику, но не планируют возвращать высшую меру. Или вот Румыния: здесь смертная казнь была отменена после того, как по приговору торопливого и неправедного суда расстреляли бывшего диктатора Николае Чаушеску и его жену Елену. Многие считали, что отменой высшей меры потерявшие власть коммунисты готовили себе укрытие, да только расстрелы уже все равно не вернутся.

У Восточной Европы была цель: отмена смертной казни была ступенькой в блестящее европейское будущее. Упразднение высшей меры наказания – это стандарт современной цивилизации, к которому придут со временем все: и США, и Япония, и Индия с Китаем. Россия не может вступить в ЕС по множеству причин, но нам выгодно и нужно быть ближе к Европе. Мы поставили ногу на эту ступеньку – и оглядываемся назад. Давайте еще раз хорошо подумаем: а нужно ли нам возвращаться? Мы не из дивного нового мира пришли, и, хотя путь вперед тоже сулит не райские кущи, а сложное и постепенное улучшение общественных институтов, оглядываться, наверное, не стоит.