 ...Дело, в общем, довольно ясное: сначала «чти отца твоего и матерь твою», потом в какой-то момент «оставь» их, «возлюби ближнего твоего», стань в созданной тобою семье на место родителя и сам, в свой черед, отпусти своих детей от себя. Казалось бы, о чем тут спорить? Тем более, христианам. Формулы простые, красивые, тысячами лет испытанные на прочность. И вот, поди ж ты, угораздило нас родиться в эпоху, когда что-то в них перестало срабатывать. Или, может быть, это в нас что-то «заедает»?
Какова бы ни была причина – результат выходит зловещий. Наш народ, веками славившийся сплоченностью, единодушием, готовностью с любую минуту прийти своим на выручку – эти качества сегодня почти утратил. Причем речь идет даже не о том, что русский из Пскова ныне глух к бедам русского из Рязани, не о том, что нам безразлична жизнь человека в соседнем доме или квартире напротив. Такое, в конце концов, бывало и прежде; накануне татаро-монгольского ига, например. Большинство из нас сегодня чувствуют себя отверженными и одинокими у себя дома, в своих собственных семьях.
«… Твой отец инженер или работяга – злой, худой, неудачливый, время от времени надирается. А то и вовсе, никакого папочки в семье, мать в облезлой шубейке. Глаза вечно на мокром месте, истеричная измученная, говорит голосом, в котором звучат все ахи и охи мира. Мать всегда жалко, к отцу никакого уважения. Он – никто, когда пьян ругается с телевизором. Вонючий братец (вариант: вонючая бабка) – после него противно войти в туалет. Квартира о двух комнатах: слишком много мебели плюс ковры, коврики, половички, шторы. Мало света. Вечные: «Выключи свою музыку!», «Убери это со стены!», «Я тебя кормлю!» и прочие стенания, прелести жизни в семействе»...
«Кто же автор всей этой гадости?» спросишь ты. Дело не в его имени, достаточно грязном, чтобы приводить его здесь, и даже не в его целях, ради которых он щедро посыпает щелочью раны, которые стоило бы омыть и перевязать. Но ведь раны-то эти есть. Он их не выдумал! Положим, в большинстве православных семей ситуация выглядит чуть отрадней. Но успокоиться на этом, значит, признать что, во-первых, нам абсолютно наплевать на то, что творится в русских неправославных семьях. А, во-вторых, православные, выходит, могут спокойно полагаться на «выглядит» и на «чуть». Такое высокомерие, вряд ли, доведет до добра.
Русские превращаются в толпу одиночек. А ведь это великий народ, некогда сумевший освоить и заселить треть евразийского континента. Наше государство изначально строилось на общинной, фактически семейной основе. Основа эта была так сильна и привлекательна, что на протяжении столетий в русскую семью в самых разных обстоятельствах вошли десятки крупных и мелких народов. Надо признать, что жизнь в этой великой семье далеко не всегда и не для всех была свободной, водилось в ней и неравенство, но уж братство-то у нас было в почете задолго до великой французской революции. А сущность и сила братства в том и состоит, что в самой несвободной, в самой неравной ситуации братья умеют оставаться братьями, умеют сначала почувствовать, принять любой братский поступок, как свой собственный, и только потом уж задуматься: плох он или хорош, неудобен или выгоден.
«… У родителей вся жизнь ушла на эту квартиру. – ехидно продолжает все тот же автор. Экономили, копили, собирали, купили. Потом счастливо обживали бетонный кубик, соту во многоподъездном, многоквартирном человечнике. Любовно сверлили, клеили, годами подбирали дверные ручки. На план обустройства лоджии ушел год. Еще три на возведение рам и стекол… Ее забили старыми тряпками и втиснули тебе раскладушку. Квартира – как тюремная хата, где сокамерников не выбирают, как камень на шее эта квартира, который нельзя бросить и оттого нравы какого-нибудь Южного Бутова – почему-то должны быть твоими, а ты его, Южное, или какой там район, презираешь до рвоты».
Увы, это ощущение неизбывной несвободы и соединенной с ней неприязни к ближайшему окружению знакомо и нам с тобой. Оно свойственно почти всем юным жителям России от панков до любителей Лермонтова. Вроде бы причина проста: нет своего угла. «Вот будет у меня своя квартира или даже дом, тогда я сразу стану милым и добрым». Уж православным-то должно быть ясно, что такие надежды смешны и беспочвенны. Мы ведь не просто так ищем квартирной свободы. Она нужна нам, как индивидуальное бомбоубежище, как укрытие. От кого?! Кто мешает нам свободно жить дома, на улице, даже в храме? Ответ ужасающе прост: люди. Нам мешают, нас раздражают окружающие русские люди, в первую очередь, самые близкие: отец, мать, брат, сестра, бабушка…
«Враги человеку домашние его». Этой евангельской цитатой в наши дни размахивают не только молодые. Прикрывающиеся ей, как будто забывают, что Господь заповедовал любить и врагов. Кроме того, вырванные из контекста эти слова создают впечатление, что современный человек, буквально, родился «в тылу врага». Его истинным другом и братом может стать журнальная фотомодель, Микки-Маус, Терминатор, наркодилер из Камеруна, уголовник из соседнего дома, кто угодно, только не родственник.
Человек, разумеется, не может и не должен проводить всю свою жизнь в колыбели или за забором. Круг его общения постепенно расширяется за счет интереса, симпатии, восхищения, влюбленности, любви… Все эти наши чувства должны были бы доставаться окружающим постольку поскольку мы уже научились дарить их родным. На деле же мы с малых лет привыкаем искать любви и дружбы вдали от дома, помимо родных, а иногда даже назло им. «Все человечество готов он обнять, как брата, а брата не обнимет», написал о таких Гоголь.
Положение осложняется еще и тем, что каждый в России сейчас сам определяет, до каких пределов распространяется его отчуждение от родных. Кто-то, вообще, не хочет лишней минуты жить «в этой стране» и обивает пороги посольств в надежде, что там ему выдадут «пропуск в рай». Кто-то полагает, что для того, чтобы «реализовать себя», уезжать необязательно: достаточно сформировать себе особый «элитарный» круг общения, где уважающие себя люди едят только суши, читают только Кундеру и слушают только джаз. Кто-то, напротив, очень любит Россию и ее традиции и… ненавидит окружающих сограждан, как атеистов, западников и предателей. А кто-то, особо не застревая в мире идей, просто вечно путешествует по квартирам и дачам «крутых» знакомых, стараясь лишний раз не вспоминать о «серости и убожестве» тех, кто когда-то дал ему жизнь.
Все эти люди, выбирающие разные, порой, прямо противоположные стили жизни, на самом деле являются заложниками одного и того же подхода к братству. «Мой брат – тот, кто мне нравится, говорят они. – А если мой настоящий брат или отец по каким-то причинам не устраивает меня, то я имею полное право относиться к нему, как к чужому». Верующий человек может, правда, еще смущенно прибавить: «Милосердно», но это почти ничего не меняет. Отчужденное милосердие редко выходит за рамки обычной вежливости. И, следовательно, никакой теплой преданности своей семье, а тем более неприятным нам родственникам мы испытывать не должны? Мы обязаны быть корректными с ними, вот и все. Но корректность в стандартном обществе распространяется даже на собак.
Выходит, братские, родительские, вообще, родовые узы в России сами по себе уже ничего не стоят? Можно, конечно, по привычке упрекать в этом правительство, ругать большевиков или демократов, но ведь дело-то в нас самих! Это мы, а не обстоятельства виновны во взаимном безразличии, парализовавшем Россию до самых окраин. То, что народ в транспорте в час пик не глядит друг другу в глаза, это еще - куда ни шло. Но ведь и каждый вечер, встречая родных на пороге дома, мы научились смотреть на них так же отчужденно: «Эти люди! Ну, что у меня с ними общего? 20 лет прожили под одной крышей, а все, как чужие. С ними даже о Боге толком не поговоришь…»
Есть ли предел этому отчуждению русских людей друг от друга? Не знаю. Знаю точно только одно: если уж мы в чужом не были верны, кто же доверит вам наше?
|
