Mongoose

– основывать монастырь не иначе, как с благословением епископа;

– поступать в монахи не иначе, как по истечении трехлетнего периода испытания;

– не постригать рабов;

– монахам все иметь общее и ничего своего, вместе принимать пищу, жить в одном доме и спать в одном доме же, но каждому на своей кровати;

– не возвращать имущества, принесенного с собою монахом в монастырь, в случае оставления монашества и зачислять неверных своим обетам монахов в оффициалы провинциального судьи;

– не дозволять монахам бродяжничанья из одного монастыря в другой»[1].

Именно в период царствования императора Юстиниана, максимально проявила себя законотворческая деятельность римских императоров[2]. Она касалась в том числе взаимоотношений Церкви и государства[3]. Именно при Юстиниане I была сформулирована знаменитая теория симфонии двух властей[4]. 6-я новелла императора Юстиниана Великого, в которой было представлено это положение, звучит так: «Когда священство бесспорно, a царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие (συμφωνία)»[5].

Единоличное распоряжение императора признавалось в Римской империи законом[6]. «Что угодно императору, то имеет силу закона», а сам император «законами не связан»[7]. Или, например, в Дигестах было четко указано: «Титул IV. О конституциях принцепсов (De constitutionibus principum).

(Ульпиан). То, что решил принцепс, имеет силу закона, так как народ посредством царского закона, принятого по поводу высшей власти принцепса, предоставил принцепсу всю свою высшую власть и мощь (imperium et potestatem). §1. Таким образом, то, что император постановил путем письма и предписал посредством эдикта, как известно, является законом».

Император признавался высшим судьей империи, его власть распространялась и на область церковного суда. Он мог смещать и ставить патриархов на всех кафедрах своей империи, утверждать и упразднять целые епархии и т.д. Императорам принадлежало решающее право, в силу их помазания, разрешать догматические споры и осуждать ереси[8].

Β области церковной дисциплины и управления законотворческая деятельность Юстиниана I во многом опередила и расширила церковное законодательство. Юстиниан в своих законах собрал воедино и кодифицировал церковные каноны и обычаи. Так появились его знаменитые «Novellаe» («Новые законы»), которые объединяли законы государственные с канонами церковными. Получалось, что император вписал законы канонического церковного права в систему юридического права государственного и сделал их обязательными для всех жителей империи. Новеллы, разбирающие церковные проблемы, адресовались, как правило, Константинопольскому патриарху. Посылались они и другим патриархам в пределах Римской империи. Получив новеллу, патриарх отправлял ее митрополитам, а от них она поступала к хорепископам и далее – в монастыри и приходские храмы[9].

Кодифицируя римское законодательство, Юстиниан учредил комиссию из десяти лиц под председательством Иоанна (exquaestor Sacri Patatii); в числе членов этой комиссии были Трибониан (в то время magister officiorum) и Теофил – профессор юридической школы в Константинополе. Комиссии поручено было составить новый сборник конституций – «Codex constitutionum». Кодекс был готов и с 16 апреля 529 года должен был вступить в действие. С этого же времени теряли силу три прежних кодекса (Григорианский и прочие), а также конституции, изданные после Феодосиева кодекса. Церковных дел касались первые тринадцать титулов 1-й книги кодекса.

Завершив составление конституций, Юстиниан приступил к кодификации всего римского права, содержавшегося в сочинениях юристов классического римского периода. С этой целью Юстиниан учредил 15 декабря 530 года комиссию из шестнадцати человек под председательством Трибониана. Этой комиссии поручено было составить сборник из 50 книг, который бы назывался Digestaе, или Pandectae, от латинского глагола digero –«упорядочивать, истолковывать».

Через три года сборник «Digestае» был готов; 16 декабря 533 года он был опубликован, а 30 декабря того же года он вступал в силу и должен был заменить собой все прежде бывшие в употреблении сочинения древних юристов. Во всех сомнительных случаях единственным толкователем законов мог быть только сам император, к которому судья и должен был обращаться за разъяснением.

Кроме того, Юстиниан выпустил учебник права, который также имел силу закона (Codex Instituciones Justiniani). Позднее в Римской империи наиболее распространены были сборники новелл, которые включали в себя от 124 до 168 новых законов. В XVI веке все сборники Юстиниана, включая и «Новеллы», получили название «Corpus juris civilis», то есть «Сборник гражданского права». Некоторые новеллы были позже приняты как законы церковные и положили начало церковному «Номоканону»[10].

Византийские канонисты, особенно Феодор Вальсамон и Матфей Властарь, в толкованиях на церковные каноны часто ссылаются на законы римских императоров. Так, мы часто видим ссылки на эти законы у вышеназванных канонистов: «А ты прочти 6-ю новеллу императора господина Льва философа…», или «А из 131-й Юстиниановой новеллы ты можешь узнать…», или «а 15-я глава той же новеллы говорит…».

Император Юстиниан I регламентировал в своих «Новеллах» основные принципы существования монастырей и монашествующих на территории Римского государства[11]. Это были новелла 5 (о монастырях, монахах, игуменах), 123 и 133. Дальнейшие императоры вносили лишь некоторые поправки и уточнения в эти законы.

Итак, появились новые законы, регулирующие отношение государства к монастырям и монахам. Так, в новеллах 123 и 133 были прописаны основные положения, по которым государственные чиновники разбирали дела, касающиеся Церкви и церковных учреждений. «Β области церковной дисциплины и управления законодательная деятельность Юстиниана опередила законодательство церковное. Юстиниан в своем “Кодексе” и в “Новеллах” синтезировал церковные узаконения и обычаи»[12].

После принятия государством нескольких законов, которые не противоречили общему церковному праву, сама Церковь, в лице иерархии и Соборов, посчитала возможным и необходимым ввести эти государственные законы в сборники своих правил и воцерковила их как свои собственные. Так родился сборник под названием «Номоканон», где «номо» значит закон государственный, а «канон» значит закон церковный. Они были собраны воедино потому, что имели одинаковую силу на территории всей Римской империи.

Кроме императора Юстиниана в выработке законов, обязательных на всей территории империи и касающихся Церкви и монашества, принимали участие и другие императоры. Следующим по важности можно назвать императора Василия I Македонянина (867–886). Василий предпринял обширную законодательную реформу с целью восстановить право Юстиниана, потерявшее практическое значение в эпоху иконоборчества, и дополнить его новыми юридическими нормами применительно к состоянию государства и Церкви после победы и торжества Православия. Памятником законодательной деятельности Василия был, прежде всего, «Ό Πρόχειρος Νόμος», представляющий практическое руководство для изучения права и использования его в судах[13]. «Прохирон» Василия Македонянина имел в Византии большое практическое применение: им пользовались не только светские юристы, но и духовенство – по вопросам как церковного, так и гражданского права.

С именем императора Василия соединяется происхождение и другого замечательного памятника византийского права – «Επαναγωγή». «Эпанагога» представляла собой второе издание «Прохирона», дополненное на основании «Ревизии древних законов»[14]. В составлении «Эпанагоги»принимал участие патриарх Фотий – ученейший канонист своего времени.

После Василия І император Лев Мудрый продолжил законодательную деятельность своего отца. С его именем связывают происхождение «Василик» («Τά Βασιλικά βιβλία»), или «Царских книг», которые имели в Византии значение действующего права вплоть до ее падения. «Василики» выгодно отличались от предыдущих сборников – «Прохирона» и «Эпанагоги» тем, что восполняли недостатки и краткость последних. Они подробно разбирали трудные места законов и с большей ясностью относились к обстоятельствам того времени и имели новейшие комментарии и переводы латинских терминов на греческий язык.

Книга 6 посвящена монастырям, монахам и регламентировала их взаимоотношения. Например, в 5-й книге говорится: «Мы узакониваем, чтобы святые церковные каноны, изложенные и утвержденные святыми семью Соборами, имели значение гражданских законов; догматы этих святых Соборов мы принимаем как Божественное Писание, а каноны их мы храним как законы»[15]. Другая заслуга императора Льва в области законодательства выразилась в издании новых законов, которые также назывались «Новеллы»; число их простирается до 118. Некоторые из этих законов являются действующим правом для Православной Греческой Церкви и поныне.

Из новелл, касающихся монашества, интересна 10-я, в которой речь идет о рабе, принявшем иночество без разрешения господина своего. Резюмируя свои рассуждения на данную тему, император Лев Мудрый постановляет: «Бежавший в монастырь раб, сколько бы времени ни состоял в иночестве, должен вновь возвратиться к своему господину, если будет им открыт. И раб в этом случае не должен оправдываться благочестивым своим расположением к монашеской жизни, потому что он, бежав от своего господина, оказавшего ему расположение, обнаружил свою порочность, а если он оставил господина из-за возложенных на него трудовых обязанностей, то как после этого он может возлюбить иноческую жизнь?»[16].

Но более всего для данного исследования будет интересна новелла 8, которая касается такой болезненной темы, как оставление монашества. Мы можем посредством нее проследить, каким же образом разрешали данную проблему в Византии. Новелла была издана императором по просьбе Византийского патриарха Стефана ввиду злоупотреблений со стороны монахов, допускавших произвольный переход в мирское звание. Приведем ее полностью:

«Кто необдуманно избрал монашество, говорит император, и вместо жизни похвальной и достойной ведет беспорядочную и дурную, тот заслуживает самого худого о себе мнения и не может быть оправдан в своих порочных порывах и стремлениях. И надо удивляться, каким образом древний закон (новелла Юстиниана 123, гл. 42; Василики, 4, § 14) тем, которые приняли монашество, потом оставили и возвратились в мирское состояние, как псы возвращаются на свою блевотину или свиньи к прежней грязи, – каким образом древний закон позволил им совершать такое постыдное дело. Ведь этот закон предписал, что монаха, возвратившегося в мир, опять следует возвратить в монастырь, а если бегство повториться, то виновный отдается в солдаты. Императору Льву этот закон представляется непоследовательным: если признается делом нормальным вообще перемена жизни монашеской на мирскую, то почему не сразу обращать монаха в мирское состояние, зачем нужно ожидать вторичного его бегства из монастыря, куда он вторично был водворен против своей воли? А если справедливо последнее решение, то есть беглеца-монаха нужно опять водворить в монастырь, то к чему уклонение от этого решения и как бы раскаяние после вторичного его бегства, когда этот несчастный отдается в солдаты? По мнению Льва, все это является незаконным, и несправедливо включать в ряды мирского войска того, кто вступил в ряды воинства божественного. Поэтому император, согласно с церковным постановлением (7-е правило Халкидонского Собора), узаконил, что инок, сколько бы раз ни отвергал монашескую жизнь, опять должен водвориться в монастырь, а не принимать мирской образ, ведь гражданский закон, рассуждает Лев, допускающий наконец возможность выхода из монастыря в мир, лишь поощряет в неразумных стремлениях того, кто охватывается жаждой мирских удовольствий»[17].

Таким образом, православное византийское общество в лице лучших представителей императорской власти узаконивало и подтверждало мнения святых отцов и Вселенских Соборов о том, что произнесение монашеских обетов имеет непреходящее и вечное значение. Византийские императоры, как православные государи и судьи Вселенной, как охранители православной веры, как блюстители христианской нравственности, своими постановлениями, имеющими силу закона для всех жителей империи, утверждали и поддерживали каноны Православной Церкви. Они дублировали своими законами постановления Вселенских Соборов, касающихся также и монашества. В силу своего положения и своей миссии, данной им Церковью, быть «внешними епископами Церкви», гарантами ее безопасности и спокойствия, императоры заботились и о монастырях, и о монахах. Брали их под свое покровительство, освобождали от налогов и принимали на себя обязательства быть блюстителями нравственности в их рядах. Это поразительный случай в истории Церкви, когда каноны церковные признавались законами государственными и охранялись государственной властью.

(Продолжение следует.)